Глава 12 к проблеме происхождения животноводства

О гипотезе центров происхождения домашних животных

Теория центров происхождения культурных растений, сыграв огромную роль в изучении проблемы перехода от присваивающей экономики к производящей, не могла не отразиться и в подходе к соседней проблеме — проблеме одомашнивания животных. Теоретические основы гипотезы очаговости одомашнивания животных никогда не были сформулированы с такой полнотой, как в растениеводстве, но разработанная группой специалистов-зоотехников под руководством Н. И. Вавилова схема очагов возникновения животноводства была положена на карту, демонстрировавшуюся на II Всесоюзной конференции по эволюции домашних животных в 1934 г. и сопровождавшую доклад Н. И. Вавилова «Центры происхождения культурных растений и домашних животных», оставшийся неопубликованным. Карта впервые была напечатана в виде приложения к статье Я. Я. Луса (1938) без ссылки на обстоятельства ее составления и первой демонстрации '. Сообщение о непосредственном участии Н. И. Вавилова в составлении этой карты было опубликовано С. В. Боголюбским 2 в 1940 г., а затем она неоднократно перепечатывалась.

В первой публикации обозначения в карте представлены без соблюдения той терминологии, которой придерживался в те годы Н. И. Вавилов, то есть термин «очаг» употреблен одинаково и для основных, и для дополнительных центров доместикации, или одомашнивания, животных. Но в статье С. Н. Боголюбского эта терминология соблюдена: основные, главные, наиболее крупные центры доместикации названы центрами, тогда как дополнительные — очагами. Всего выделено пять основных центров: китайско-малайский (несколько видов свиней, курица, утка, китайский гусь, несколько видов шелкопряда, индийская пчела, золотая рыбка, предположительно собака), индийский (зебу, азиатский буйвол, гайял, балийский скот, индийская кошка, индийская пчела, курица, павлин, собака), юго-западноазиатский (крупный рогатый скот, лошадь восточного типа, овца, коза, свинья, одногорбый верблюд-дромедар, или, как его чаще не совсем правильно назы-

' См · Лус Я. Я. Современное состояние отдаленной гибридизации животных и перспективы дальнейшей работы.— Известия АН СССР, серия «Биология», 1938, № 4.

2 См.· Боголюбский С. Н. О путях к овладению эволюцией домашних животных — В кн.: Проблемы происхождения, эволюции и породообразования домашних животных. М.— Л., 1940, т. 1.

==421

==422

вают, дромадер, особый вид пчелы, голубь), средиземноморский (крупный рогатый скот, лошадь западного и лесного типа, овца, коза, свинья, утка, гусь, кролик, тот же, что и в Передней Азии вид пчелы, кошка, гусь нильский, газель), андийский (лама, альпака, мускусная утка, морская свинка). Дополнительных очагов названо семь: тибето-памирский (як), восточнотуркестанский (двугорбый верблюд-бактриан), восточносуданский (одногорбый верблюд-дромедар), южноаравийский (одногорбый верблюд-дромедар), абиссинский (нубийский осел, пчела Адансона), южномексиканский (индюк), саяно-алтайский (курдючная овца, северный олень). Нетрудно сформулировать отличительные черты того теоретического подхода, который нашел отражение в подобной системе центров происхождения домашних животных. Он, так же как и аналогичная концепция в растениеводстве, опирается на идею дискретности формообразования домашней фауны, хотя она выражена гораздо менее отчетливо в изменчивости, животных, чем у растений. В этом отличии нашло отражение разнесение одного и того же вида животных по разным центрам происхождения. Географическое размещение центров и очагов почти целиком опирается на зоолого-географические данные, тем более что археологических данных о древнейшем животноводстве, как это мы знаем теперь, было явно недостаточно для каких бы то ни было выводов. Монотонность изменчивости и огромный ареал отдельных видов заставили принять гипотезу их полицентрического введения в культуру, хотя для этого не было убедительных оснований, а теоретически это казалось маловероятным. Все эти достаточно спорные моменты и обусловили, по-видимому, то обстоятельство, что гипотеза центров происхождения домашних животных получила значительно меньший резонанс, чем аналогичная и рассмотренная выше теория центров происхождения культурных растений.

Все без исключения виды домашних животных испытали в ходе одомашнивания серьезные морфологические изменения по сравнению со своими дикими предками. Эти изменения имеют во многом сходное направление у разных форм, по поводу чего высказано много спекулятивных соображений. В одном контексте с этими изменениями рассматривались даже изменения современных человеческих рас по сравнению с древними: брахикефалия, характерная для домашних животных по сравнению с дикими предковыми формами, не беа оснований рассматривалась как следствие одомашнивания, но применительно к брахикефалии современного человечества (вместе с вариациями некоторых других признаков) этот взгляд привел к формулированию теоретически очень абстрактной гипотезы одомашнивания человеком самого себя, или самодоместикации. Гипотеза эта не получила распространения, более того, в основе ее лежит теоретически неоправданная аналогия между процессом формообразования у человека и у животных, даже домаш-

==423

них. Между тем об опасности любых аналогий в этом случае не приходится много говорить. Скажем, брахикефализация современного человека, как и брахикефализация домашних животных, по сравнению с дикими предковыми формами — несомненный факт, подтвержденный тысячами наблюдений. Но также несомненны и понижение уровня высшей нервной деятельности у многих домашних видов по сравнению с их дикими сородичами, сужение диапазона поведенческих реакций, попросту некоторая тупость. А разве современный человек также более туп в умственном отношении, чем его предки? Даже предположение об этом нелепо. Но, повторяю, у разных домашних животных ярко выражена параллельная изменчивость. Еще Ч. Дарвин в качестве ее причины указывал на бессознательный, а затем и сознательный искусственный отбор. Но масштаб морфологических изменений у домашних животных в целом все же меньше, чем у растений, и они не утеряли полностью, как многие виды культурных растений, своего сходства с дикими предками.

Возвращаясь к приведенной схеме центров происхождения домашних животных, нельзя не отметить, что к каждому из них приурочено происхождение одного-двух важных в хозяйственном отношении видов, а так как ареал всех основных центров очень велик, то, можно думать, вовлечение в культуру видов, приуроченных к центру, имело место на несовпадающих территориях. Постулируемый полицентрический характер одомашнивания многих видов косвенно свидетельствует о том же. Поэтому само понятие центра происхождения домашних животных расплывается и имеет гораздо меньшую определенность, чем аналогичное понятие в сельскохозяйственной ботанике. Может быть, именно поэтому оно и не привилось сколько-нибудь широко в сельскохозяйственной зоологии. По-видимому, и теоретически точнее, и практически удобнее говорить не о центрах происхождения домашних животных, а о центрах одомашнивания отдельных видов животных. Такая формулировка тем более оправдана, что по-разному осуществлялось вовлечение в культуру растений и животных: растения входили в культуру сериями, комплексами видов, животные одомашнивались отдельными видами; группы растений, часто состоящие из многих видов, требуют сходной агротехники, почти каждый вид домашних животных строго специфичен и по поведению, и по хозяйственному использованию, требует своих, только для него пригодных приемов разведения. Следовательно, предложенная выше формулировка представляет собой не только терминологическое уточнение. За ней скрывается принципиально иное содержание по сравнению с традиционным «очаговым» подходом, в то время как полицентрический путь перехода к животноводству подчеркивается еще больше: животноводство возникло в стольких местах, сколько видов животных было вовлечено в культуру и стало домашними.

==424

Все сказанное достаточно полно очерчивает тот путь, по которому следует идти, пытаясь выявить первичные очаги возникновения животноводства, то есть вовлечения того или иного вида диких животных в культуру, его одомашнивания и накопления опыта его разведения в домашнем состоянии и использования. Сохранение отдаленного морфологического сходства между домашними и дикими формами сразу же ограничивает круг поиска аналогий домашним видам в диком состоянии, хотя между зоологами не прекращаются споры о конкретном родстве и генетической преемственности отдельных видов. Ареалы диких видов, родственных домашним, известны, так как зоогеография млекопитающих изучена довольно широко, хотя многие из них претерпели громадные изменения во времени, примером чего могут служить копытные, всегда бывшие предметом охоты ископаемого человека. В этом случае на помощь приходят археологические данные хотя и неполные, но позволяющие восстанавливать динамику ареалов с известной определенностью. Решающими эти данные являются в случаях вымерших форм, известных нам лишь в ископаемом состоянии. Таким образом, в пределах этого реконструированного ареала выбирается с опорой также на археологические палеозоологические материалы центр или, что требует в каждом отдельном случае специальной аргументации, центры одомашнивания соответствующего вида.

Изложенная схема анализа при сформулированной необходимости замены гипотезы центров происхождения домашних животных более конкретной идеей центров доместикации отдельных видов прозрачно-проста, но последовательное проведение ее в практическом исследовании сопряжено со многими трудностями. Эти трудности встают как при географическом, так и при морфологическом аспекте исследований. Чрезвычайно трудно восстанавливать палеоареал, опираясь лишь на одни ископаемые находки, а главное, невозможно проверить правильность реконструкции и оценить, хотя бы приблизительно, сколько пробелов остается в наших знаниях о географии ископаемых форм. Никакие, самые изощренные экологические соображения не способны поправить дело и имеют лишь косвенное значение. Даже когда речь идет о близком к нам времени и возможности пользоваться историческими источниками, содержащими сведения о местах и интенсивности промысла, исследователь, как правило, очень осторожен в выводах и восстанавливает динамику ареала во времени с большими оговорками. Тем более сложна эта процедура, когда речь идет о полностью вымерших видах или о видах, резко изменивших географию местообитания, имеющих заведомо редуцированные ареалы, например о лошади Пржевальского, открытой в Центральной Азии, но в верхнем палеолите обитавшей, по мнению многих исследователей, и в европейских степях. Поэтому палеонтологическая литература отражает десятилетиями ведущиеся

==425

споры по вопросам конкретного распространения тех или иных животных в разные периоды геологического' времени.

Однако эти специфические трудности палеозоогеографии дополняются в рассматриваемом нами случае, как уже говорилось, еще некоторыми затрудняющими обстоятельствами, связанными с морфологией древних форм домашних животных. Морфологические отличия домашних животных от их диких предков выражены достаточно отчетливо, но эта отчетливость характерна лишь для современных форм. Начальные этапы одомашнивания именно потому плохо поддаются реконструкции, что они мало отражаются или совсем не отражаются в морфологии. В этой области интенсивно ведутся исследования, имеющие своей целью определить морфологические микросдвиги, обязанные своим возникновением началу доместикации, но результативность этих исследований пока невелика. Неоднократно обращалось внимание на состав первобытного стада, на якобы имевшее место преобладание молодых животных, и этой гипотезе также посвящена большая литература, но и подобный подход пока лишен однозначности и не привел к сколько-нибудь общепринятым выводам. Поэтому восстановление центров одомашнивания отдельных видов, а с ними и очагов древнейшего животноводства, несмотря на огромную уже проделанную и проводимую и сейчас работу, порождает все новые и новые дискуссии и далеко от желаемой ясности. Похоже, что и сейчас мы находимся лишь на весьма отдаленных подступах к полному пониманию проблемы происхождения животноводства.

О хронологической последовательности приручения отдельных видов домашних животных

Список прирученных человеком форм из животного мира несопоставимо менее объемист, чем из мира растений, и здесь необходимо подчеркнуть один существенный момент, который достаточно очевиден и в то же время либо не осознается в полной мере, либо не отмечается при рассмотрении проблемы одомашнивания именно в силу своей очевидности, а именно момент этологический. Введение в культуру растений, овладение их формообразованием для удовлетворения человеческих потребностей — процесс активный, но активный односторонне, активность направлена от человека на растение, растение в этом процессе пассивно и перестраивается в ходе осуществления направленных на его природу агротехнических мероприятий, оно если и противостоит им, то тоже пассивно, из-за видовой или адаптивной стабильности каких-то физиологических реакций, являющейся итоговым результатом предшествующей эволюции. Любое же вводимое в культуру животное активно, оно отличается определенным поведенческим стереотипом хотя и эволюционно запрограммирован

==426

ным на видовом уровне, но достаточно разнообразным. И этот комплекс видовых поведенческих реакций при всей своей пластичности во многих случаях вставал неодолимым барьером на пути приручения. Скажем, легко представить себе, какую огромную роль могли сыграть крупные копытные при военных столкновениях в первобытном обществе, если бы их удалось приручить и одомашнить достаточно полно и в больших количествах. Однако трудности их приручения даже сейчас, когда мы владеем богатыми знаниями в этологии животных, общеизвестны. Каждая особь требует индивидуального подхода и либо совсем не подчиняется воле человека, либо подчиняется ей не до конца. Хищные инстинкты кошачьих невозможно подавить, даже если они становятся совсем ручными. Сохраняются эти инстинкты и у домашней кошки, а у крупных представителей семейства кошачьих, даже ручных, они всегда могут сработать в неблагоприятном для человека направлении.

Все сказанное иллюстрирует известную активность животного в процессе одомашнивания. В этом процессе первобытный человек и животное выступают в качестве далеко не равноправных, но все же партнеров. Поведенческие реакции животного — недоверчивость, пугливость, хищные инстинкты — не раз могли мешать одомашниванию и препятствовать переходу того или иного вида в домашнее состояние. Необходимость взаимного приспособления человека и животного в процессе одомашнивания привлекла внимание ученых еще на заре исследования этого процесса во второй половине XIX в., когда конкретных данных было мало и их недостаток пытались преодолеть с помощью разнообразных и часто беспочвенных теоретических разработок. Именно тогда еще и были высказаны мысли о совместной коэволюции домашних животных и человека, об их полном приспособлении друг к другу в ходе доместикации. Замечательному русскому зоологу второй половины прошлого столетия Μ. Η. Богданову принадлежит даже эффектный афоризм: «Собака вывела человека в люди». Все это, разумеется, преувеличения, обязанные своим возникновением эмбриональному состоянию науки, но необходимость существования предпосылок к возможности быть одомашненным в поведении того или иного животного способствовала успеху самого первого этапа его приручения, а вместе с этим в конечном итоге предопределяла и конечный результат — вхождение его в культуру. Весьма вероятно, что одомашненные или полуодомашненные в древнем Египте виды — газель, антилопа, лисица, гиена, журавль, возможно, даже некоторые виды обезьян ' — и вышли из культу-

' См.: Березин Н. Исчезнувшие домашние животные Египта, Палестины и Сирии.— В кн.: Проблемы происхождения, эволюции и породообразования домашних животных. М.~ Л., 1940, т. l; Smith H. Animal domestication and animal cult in dynastic Egypt.— In: The domesticstion and exploitation of plants and animals.

==427

ры, потому что они были не полностью одомашнены и их видовое поведение не способствовало, а скорее препятствовало окончательному подчинению воле человека.

И наоборот, другие виды благодаря своей поведенческой активности, живости, любопытству, отсутствию сильной робости легко поддавались приручению, примером может служить собака. Многие авторы и раньше, и теперь отмечали и продолжают отмечать при анализе проблемы одомашнивания собаки, что некоторые особенности поведения исходного и родственных видов, современных волков и шакалов,— следование за человеком, местообитание недалеко от человеческого жилья и, если можно так выразиться, любопытство по отношению к человеку — должны были способствовать процессу их приручения. Я сам имел возможность столкнуться с этой интересной особенностью поведения диких представителей семейства собачьих во время археологической разведки на острове Ратманова в Беринговом проливе. Столкнувшись с нами, песец более получаса шел сзади, на безопасном расстоянии вынюхивая следы и осуществляя «наблюдение». Когда мы расположились на кратковременный отдых, чтобы поесть, он пристроился неподалеку, сначала сидел, а затем, очевидно, чтобы приблизиться, исчез за камнями и появился уже не открыто, а исподтишка выглядывая из-за камней. Я прицелился в него из ружья, чтобы посмотреть, как он будет себя вести: животное мгновенно исчезло, что показывает его знакомство с ружьем, но не оставило нас. Сначала песец перебегал от камня к камню, но потом, оказавшись достаточно далеко, демонстративно удалился, не скрываясь, и исчез из виду. Пока мы обсуждали его симпатичную мордочку, хитрые глазки и лукавые повадки, прошло еще 10—15 минут, и тут мы заметили, что он подкрался к нам с другой стороны, сделав перед этим большой круг вокруг места привала, и опять выглядывает из-за камня. Пришлось оставить ему еду, и только это освободило нас от дальнейшего преследования... Чем не ситуация, при которой, подкарауливая животное, можно было привлечь его к себе, чем не прообраз, не модель того, что, вероятно, многократно происходило на закате каменного века! Специальный сборник «Поведение животных и проблема одомашнивания», изданный в 1962 г., трактует вопрос в основном под зоотехническим углом зрения: авторы вскрывают исключительную роль поведенческих реакций при разведении разных видов домашних животных. Что же касается роли поведенческих механизмов в самом процессе одомашнивания, то в общей форме ее прозорливо много лет тому назад отметил И. И. Соколов ', указавший на характер высшей нервной деятельности диких видов как на существенную предпосылку одомашнивания.

' См.: Соколов И. И. Биологические особенности домашних животных и их диких предков.— Природа, 1955, № 3.

==428

Необходимость сочетания благоприятного поведенческого стереотипа и каких-то полезных качеств, которые могли бы быть использованы в хозяйственной деятельности человека, и редкость этого сочетания объясняют исключительную малочисленность полностью одомашненных и закрепленных в этом состоянии всем дальнейшим хозяйственно-культурным развитием человечества видов животных, а также и многие попытки приручения или полуприручения, имевшие лишь временный эффект, как демонстрирует это, например, упомянутый выше опыт одомашнивания некоторых экзотических видов в древнем Египте. В значительной мере этой малочисленностью объясняется, по-видимому, отсутствие общепринятой классификации домашних животных по хозяйственно полезным признакам, то есть по характеру использования в разных человеческих коллективах. С. Н. Боголюбский в книге «Происхождение и преобразование домашних животных», вышедшей в 1959 г., сгруппировал, например, всю сообщаемую им .информацию о происхождении домашних животных в соответствии с их зоологической классификацией, что выглядит логичным и удобным, но в то же время полностью оставляет за пределами продуманного рассмотрения хозяйственную специфику отдельных видов и вообще не дает возможности рассматривать историю раннего животноводства как единый процесс, имевший огромное историческое значение. В большом числе руководств по генетике и селекции сельскохозяйственных животных отдельные виды описываются в более или менее произвольном порядке, а их хозяйственное использование рассматривается вне связи с их классификацией. Между тем хозяйственно-экологическая классификация всего набора видов домашних животных имела бы исторический и практический интерес: практический — потому что она выделяла бы основные виды хозяйственной деятельности человека, связанные с хозяйственным использованием животных, исторический — потому что эти виды деятельности могли бы быть рассмотрены в исторической перспективе, хронологически датированы и вписаны в историю культурно-хозяйственного развития в целом.

Использование подавляющего большинства видов домашних животных неспецифично — они использовались на мясо. Исключение того или иного вида из сферы использования его на мясо связано с ритуалом, религиозными запретами и составляет сравнительно позднее явление в истории человеческой культуры. Пожалуй, к такому неспецифическому использованию следует отнести и разведение животных ради их шкур. Но кроме этого можно назвать и специализированные способы эксплуатации домашних животных, в соответствии с которыми практически целесообразно и логически оправдано подразделить последних на три группы. Первую группу, наиболее распространенную и многочисленную, можно назвать группой продуктивных животных: это крупный и мелкий рогатый скот, свиньи, довольно многочисленные виды до-

==429

машней птицы. Эта группа является основным поставщиком мяса, молока, яиц, шерсти, то есть всех тех продуктов, которые и являются основными продуктами животноводства. Животные именно этой группы сохранили свое исключительное хозяйственное значение до современности и в разных формах использовались в различных обществах не только скотоводов, но и земледельцев: в истории мы практически не встречаемся с чистыми земледельцами, все они разводили и использовали скот, прибегая к его стойловому содержанию. Вторую группу образуют тягловые животные, будь то использование под вьюк, для передвижения верхом или запряжка. Это преимущественно копытные — лошади, ослы, верблюды и верблюдовые как Старого, так и Нового Света, северный олень, крупный рогатый скот. До появления паровой тяги животные этой группы были основными источниками механического усилия как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Наконец, третью группу животных образуют охотничье-сторожевые виды. К ним относятся не только хранители стад и жилищ, но и хранители запасов земледельческого хозяйства от вредителей-грызунов. Это преимущественно хищники — собаки и кошки.

Любая классификация условна, приведенная классификация не составляет исключения; более того, она тем более условна, что хозяйственная деятельность человека, особенно с переходом к производящему хозяйству, исключительно многообразна, полифункциональна; не составляют исключения и способы эксплуатации и использования домашних животных. Крупный рогатый скот попадает и в первую, и во вторую группы; молоко верблюдов и лошадей широко используется во всех скотоводческих культурах; северный олень не в меньшей степени мясное, чем вьючное животное; собака не только страж жилища и стада, но и вьючное, часто и упряжное животное. Предложенная классификация выявляет лишь преимущественные тенденции в использовании разных видов домашних животных, но тенденции эти свидетельствуют о широком-спектре хозяйственно полезных качеств одомашненных видов, о громадном расширении сферы хозяйственной деятельности человечества с переходом к животноводству, наконец, о тонком и умелом выявлении хозяйственно полезных свойств домашних животных представителями разных культур и в разных экологических обстоятельствах. Подобная классификация в сжатом и схематичном виде демонстрирует все аспекты разностороннего животноводческого опыта человечества, и в этом и состоит в первую очередь ее ценность. Но кроме того, она как-то ориентирует нас и в самом хозяйственном назначении разных видов сельскохозяйственных животных и позволяет рассматривать их не изолированно, а по группам и видеть за каждой из этих групп сходный хозяйственный комплекс.

Какая из этих групп домашних животных раньше других вошла в культуру и стала использоваться на благо человека? Не распо-

К оглавлению

==430

лагая определенными археологическими данными, ответить на этот вопрос невозможно, здесь все зависит от состояния наших знаний в области археологии, доставляющей основные палеозоологические материалы. А материалы эти, к сожалению, до сих пор далеко не достаточны, чтобы дать исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. Рассматривая проблему времени одомашнивания перечисленных трех групп животных в целом, нужно подчеркнуть, что виды каждой из групп входили в культуру неодновременно, поэтому периоды одомашнивания каждой из групп в широких хронологических рамках перекрывали друг друга. Скажем, лошадь, как тягловое животное, вошла в культуру сравнительно рано, а северный олень — поздно, овца и коза были одомашнены рано, чуть ли не раньше всех остальных животных, а некоторые виды домашней птицы — сравнительно поздно, собака-сторож была приручена рано, а ездовым животным она сделалась поздно, да и то в пределах ограниченного участка ойкумены, в своеобразных экологических условиях и т. д. Время вхождения в культуру каждой из трех хозяйственных групп домашних животных, следовательно, неспецифично. Они складывались постепенно, во многом параллельно одна другой, по мере расширения знания, повышения уровня развития производительных сил и накопления сельскохозяйственного опыта, а также и в ответ на расширявшиеся потребности земледельческого хозяйства в тягловой силе. Большая информация об одомашнивании и этапах развития в домашнем состоянии отдельных видов накоплена начиная с середины прошлого века; обзоры старой литературы можно найти в книге Е. А. Богданова и статье С. Н. Боголюбского ', для более новой литературы эту роль выполняют работы В. Герре и его сотрудников 2, книги Ф. Цойнера и В. А. Шнирельмана . Археологические факты специально суммированы в статьях Ч. Рида и В. И. Цалкина 4, посвященных, правда, изложению и анализу археологической информации лишь о продуктивных животных Старого Света.

Начнем с собаки, традиционно считавшейся на протяжении многих десятилетий древнейшим домашним животным, приручен-

' См.: Богданов Е. А. Происхождение домашних животных (Один из опытов критического сопоставления основ теории и практики скотозаводческого искусства). 2-е изд. М., 1937; Боголюбский С. Н. Проблема происхождения домашних животных.— В кн.: Проблема происхождения домашних животных. М.— Л., 1933, вып. 1.

2 См.: Герре В. Происхождение домашних животных и их доместикация.— В кн.: Руководство по разведению животных. Биологические основы продуктивности животных. М., 1963, т. l; Herre W., Rohrs M. Zoological consideration of the rigins of farming and domestication.— In: Origins of agriculture.

3 Zeuner F. A history of domesticated animals. London, 1963; Шнирелъман В. А. Происхождение скотоводства (Культурно-историческая проблема). М., 1980.

4 Reed Ch. The pattern of animal domestication in the prehistoric Near East.— in: The domestication and exploitation of plants and animals; Цалкин В. И. Проис\ождение домашних животных в свете данных современной археологии.— В кн.: Проблемы доместикации животных и растений. М., 1972.

==431

ным еще в верхнем палеолите. Ее происхождение от волка сейчас можно считать общепризнанным, хотя отдельные специалисты, например К. Лоренц, и сейчас, как и раньше, продолжают считать домашних собак сборным видом, ведущим свое происхождение не только от волка, но и от шакала, тем более что в пользу родства отдельных пород домашних собак с шакалами приводились серьезные морфологические соображения, в частности сходное строение черепа . Для нашей темы, однако, гораздо более важно установление древности приручения их и перехода в культуру, а не обсуждение вопроса о родстве домашних собак с тем или иным диким видом (строго говоря, для окончательного решения вопроса о характере родства домашних собак с родственными видами не настало время — изменчивость домашних собак, обусловленная разнообразием хозяйственного использования и интенсивностью селекции, столь велика, что для полной оценки ее в генетическом плане не хватает данных; многие расы и породы современных собак как в домашнем, так и в диком состоянии остаются недостаточно полно описанными с морфологической точки зрения).

Незначительность краниологических и остеологических изменений у ранних полуодомашненных собак по сравнению с дикими формами очевидна, так как собака в ситуации охотничье-собирательского и раннеземледельческого хозяйства должна была жить в условиях, мало отличавшихся от диких. В качестве единственного поведенческого отличия от волка она должна была обладать на первых порах лишь подавленной агрессией по отношению к человеку и к прирученным или полуприрученным животным, если таковые были. Поэтому гиперкритические оценки, столь характерные для современной кинологической литературы, по отношению к старым данным о находках костей домашних собак в слоях верхнепалеолитических стоянок кажутся не очень оправданными, верхнепалеолитическое время их одомашнивания и сейчас не может быть полностью исключено 2. Кости домашней собаки из пещер Испании были описаны М. Шлоссером, одним из авторитетнейших палеонтологов первой четверти нашего столетия, и, что особенно важно, описаны параллельно с костями волка, что в значительной степени исключает путаницу. Даже если не считать заслуживающим доверия сообщение В. А. Городцова о находке им костей домашней собаки в слое Тимоновского палеолитического местонахождения (В. А. Городцов никогда сам не занимался палеозоологией и мог ошибиться), если остается неясной видовая принадлежность костей собаки из Бердыжского палеолитического местонахождения, то черепа и кости собак из палеолитичес-

' См.: Брауне? А. А. Очерки по изучению домашних собак СССР.— В кн.: Проблемы происхождения, эволюции и породообразования домашних животных М.- Л„ 1940, т. 1.

2 См.: Городцов В. А. К истории приручения собаки в пределах СССР по данным археологии.— В кн.: Проблемы происхождения, эволюции и породообразования домашних животных, т. 1.

==432

ких слоев стоянки Афонтова гора (под Красноярском) описаны такими авторитетными палеонтологами, как М. В. Павлова и В. И. Громов, специально подчеркнувшими их принадлежность к Canis familiaris, то есть к виду домашних собак. Все сказанное не является окончательным доказательством верхнепалеолитического возраста домашней собаки, но и критические сомнения в этом, отражающие современные критические тенденции в палеозоологии по отношению к старым определениям, нельзя считать особенно убедительными.

Считая возможным приручение собаки верхнепалеолитическим человеком, легко представить себе ее одомашнивание во многих центрах, если принять во внимание два обстоятельства: отмеченную выше понятливость диких Canidae (собачьи) и огромный ареал волка, охватывающий даже сейчас все северные и центральные районы Еврааии, заходящий в Северную Америку. Про волка с полным основанием можно сказать, что это вид убиквист, то есть вид, приспособленный к жизни в разнообразных экологических нишах. Различные выраженные внутри этого вида локальные расы и могли стать предметом приручения и одомашнивания и частично предопределить большую изменчивость внутри вида домашних собак. Трудно представить в деталях, как человек использовал собаку на первых порах ее приручения. Не исключено, что она, как это ни парадоксально на первый взгляд, могла служить в качестве вьючного животного — тащить или волочить легкую ношу, как это иногда делают лайки у эвенков-охотников. При холодном климате собака доставляла неоценимую по теплоте шкуру. Подобные соображения о раннем использовании собак освобождают нас от необходимости объяснять, как мог верхнепалеолитический человек поставить на службу своим интересам охотничьи инстинкты собак; ведь даже теперь дрессировка уже специализированных охотничьих пород требует бездны ума, терпения и знаний. Свои охотничьи инстинкты собаки могли проявить уже при передвижениях и перекочевках первобытных коллективов, гоняясь за дичью, и тогда-то, скорее всего, и пришла в голову мысль о возможности использования собак на охоте. На стоянках же, особенно открытых, польза от собак была очевидна — они заранее предупреждали о приближении хищников. Итак, сторож, я думаю, использовался и под вьюком и лишь потом стал помощником на охоте; все это лишний раз подчеркивает уже упомянутую условность распределения отдельных домашних видов по группам использования и комплексность самого использования их на ранней стадии развития животноводства.

Для исследователей, которые не признают доказательными данные о верхнепалеолитических собаках, время одомашнивания приближается к современности на несколько тысяч лет и датируется VII тысячелетием до н. э. Речь идет о нескольких памятниках, в которых при раскопках были найдены кости собак, уже обна-

15 В П Алексеев

==433

руживающие сильные изменения по сравнению с костями волка и поэтому признанные принадлежавшими, бесспорно, домашним формам. Напоминаю, однако, все сказанное выше свидетельствует о высокой вероятности сохранения признаков дикого типа в домашнем состоянии длительное время; измененные формы должны были появиться в результате многовековой предшествующей эволюции. Следовательно, и в Передней Азии можно предполагать одомашнивание собаки в верхнепалеолитическое и мезолитическое время, хотя для подобного предположения имеются лишь косвенные основания.

Переходя к группе продуктивных животных, можно выделить в ней как древнейших козу и овцу. Ч. Рид, представив в 1977 г. список наиболее древних видов культурных растений и домашних животных, поместил в него овцу в качестве древнейшего вида и отнес ее доместикацию предположительно к IX тысячелетию до н. э. Он имел в виду находки костей овцы в мезолитическом поселении Зави-Чеми-Шанидар в горах северного Ирака, датируемом 8920±300 лет до н. э. В. И. Цалкин подверг убедительной критике данные описавшего костные остатки животных со стоянки Зави-Чеми-Шанидар Д. Перкинса и показал, что, в сущности, мы не имеем в данном случае прямых доказательств одомашнивания овцы и вся его аргументация в пользу того, что остатки овцы принадлежат домашним, а не диким особям, основана на косвенных соображениях. Появившиеся позднее доказательства доместикации овцы в Зави-Чеми-Шанидаре строятся на изучении внутренней структуры костей, якобы различающейся у домашних и диких животных '. В этом случае действительно было показано различие внутренней структуры костей у форм, признаваемых за дикие и домашние, но, к сожалению, результаты не проверены на современных заведомо диких и домашних формах, не говоря уже о неучтенном влиянии длительного пребывания в земле на структуру кости. Результаты не документированы должным образом, не приведено никаких количественных оценок, которые допускали бы проверку. Критические соображения В. И. Цалкина остаются, следовательно, неопровергнутыми и сохраняют свое значение. Не повторяя проделанного им критического обсуждения костного материала из других памятников, отметим основной вывод: в Передней Азии нет достоверных находок костей домашней овцы ранее VI тысячелетия до н. э., хотя некоторые косвенные соображения, В. И. Цалкин это признает, дают основания несколько удревнить дату ее одомашнивания. Таким образом, данные по Передней Азии, если мы берем в расчет лишь морфологически доказанную доместикацию, приносят свидетельство большей древ-

' Drew f., Perkins D., Daly P. Prehistoric domestication of animals: effects on bone structure.— Science, 1971, vol. 171; Они же. The effects of domestication on the structure of animal bone.— In: Domestikationsforschung und Geschichte der Haustiere. Budapest, 1973.

==434

ности домашней собаки по сравнению с овцой. Мы снова возвращаемся к ранее предположительно высказанной идее о наибольшей древности собаки среди всех домашних животных.

Выше был отмечен возможный полицентризм в доместикации собаки — ее приручение и переход в культуру независимо в разных районах северной части ойкумены в Старом Свете. Более поздние по сравнению с переднеазиатскими находки заведомо домашних овец в Европе и Египте дают возможность считать именно Переднюю Азию центром одомашнивания этого вида и первичным очагом возникновения овцеводства. Навыки разведения овец распространились из этого очага в разных направлениях, и с этого началось победное шествие овцеводства во все скольконибудь пригодные для него районы. Для уточнения границ этого очага большое значение имеют кариологические исследования, то есть изучение числа хромосом в хромосомном наборе домашних и диких форм '. Все домашние овцы, как оказалось, имеют в своем хромосомном наборе 54 хромосомы, такой набор характерен не только для европейских овец и овец континентальных областей Азии, но и для местных овец Японских островов. Что касается диких баранов горных районов Евразии и Северной Америки, то их прерывистый ячеистый ареал (бараны населяют лишь высокогорные области и не спускаются не только на равнину, но и в предгорья) четко распадается на три подареала: муфлон, заселяющий Средиземноморье и Переднюю Азию, имеет 54 хромосомы; уриал, заселяющий восточные районы Передней Азии, горы Копет-Дага в Туркмении и юго-западный Таджикистан, обладает 58 хромосомами; архары и аргали — бараны Восточного Памира, Алтая и гор Центральной Азии имеют 56 хромосом. Наконец, все формы американских баранов имеют 54 хромосомы. Авторы этих интересных наблюдений сопоставляют свои данные с палеозоологическими о наиболее древних находках домашних овец в Передней Азии, возводят их к муфлонам и не без оснований полагают^ что палеозоология в данном случае выхватывает из темноты времени самый ранний момент одомашнивания овцы и что в Центральную и Среднюю Азию овцеводство проникло уже позже из Передней Азии.

Все это совершенно логично, если закрыть глаза на то, что североамериканские бараны имеют 54 хромосомы, как и муфлоны и домашние овцы, и должны быть, согласно этой логике, отнесены к тому же виду. Я далек от того, чтобы утверждать прямое родство домашних овец с горными баранами Северной Америки, слишком странно такое родство и слишком противоречит

См.: Воронцов Н. Н., Коробицына К. В., Надлер Ч. ф., Хофман Р., Сапожников Г. Н., Горелов Ю. К. Хромосомы диких баранов и происхождение домашних овец.— Природа, 1972, № 3; Они же. Цитогенетическая дифференциация и границы видов у настоящих баранов Палеарктики.— Зоологический журнал, 1972, т. 1, № 8.

==435

оно исторической логике, нашим к настоящему времени уже накопленным знаниям по истории овцеводства в Старом Свете. Но при редкости плейстоценовых находок горных баранов и трудности их морфологической диагностики нам плохо известна палеонтологическая история группы, центр ее формирования и этапы расселения из него, условия, в которых она формировалась. Нельзя ли предположить, что когда-то на заре плейстоцена, может быть, даже чуть раньше, время формирования в данном контексте не имеет значения, группы баранов с разным числом хромосом имели разные области формирования и разные ареалы, а у североамериканских форм и муфлонов был единый ареал? Если число хромосом действительно имеет решающее значение в определении видовой принадлежности, то вывод о едином центре формирования баранов с 54 хромосомами и едином изначальном ареале их обитания является неизбежным в свете современных эволюционных представлений, исключающих полицентрическое формирование видов млекопитающих. Это означает, что североамериканские формы имели когда-то общий ареал с европейскими и переднеазиатскими, следовательно, генетическое родство их с домашними выглядит не таким уж неправдоподобным. Весь вопрос лишь в том, когда произошел разрыв ареала баранов с 54 хромосомами под напором расселения форм с 56 и 58 хромосомами — до одомашнивания или после? В первом случае североамериканские бараны — боковые родственники домашним овцам внутри единого вида, во втором — такие же прямые предки, как и муфлоны. Жаль только, что при очень неотчетливом разграничении отдельных локальных рас диких баранов по морфологии и наличии большого числа переходных форм между ними объективная трактовка скудного палеонтологического материала еще более затрудняется, мы не скоро получим ответ на поставленный вопрос. Все сказанное — разумеется, лишь гипотетические соображения, но мы не могли не остановиться на них. Они показывают, как трудно устанавливать диких предков домашних животных и центры их доместикации.

Переходя к другим копытным из группы продуктивных животных, нужно сказать, что достоверные археологические данные об их одомашнивании также не уходят глубже VI тысячелетия до н. э. Исключение составляет, возможно, лишь коза, остатки которой найдены в поселении Асьяб, в северном Иране, в слоях, датированных с помощью радиоуглеродного метода VIII тысячелетием до н. э. * Венгерский исследователь Ш. Бёкёни доказывает, что эти остатки принадлежат домашней козе, опираясь на форму рогов. Но классические исследования В. И. Громовой показали, что для коз характерна большая изменчивость и в диком, и в домашнем состоянии, трансгрессивные или заходящие друг за друга в крайних вариантах различия между видами и очень изменчивая форма ро-

' Bökönyi S. Some problems of animal domestication in the Middle East.— In: Domestikationsforschung und Geschichte der Haustiere.

==436

говых стержней '. Последнее обстоятельство ставит под сомнение вывод, что остатки козы из Асьяба принадлежат домашней форме. Судя по приведенным рисункам, роговые стержни у козы из этого поселения не уплощены в поперечном сечении и не заострены спереди, как это бывает у домашних коз. Тем не менее одомашнивание козы в Передней Азии весьма вероятно, но вопрос о ее ближайших диких родичах после указанных работ В. И. Громовой приобрел дополнительную сложность — нельзя исключить, что кроме безоарового козла, считающегося основной предковой формой для домашних коз, в их формировании приняли какое-то участие и другие представители диких коз.

Находки костей быков в поселениях Ирана и Ирака, относящихся к IV тысячелетию до н. э., позволяют предполагать, что и этот основной вид в группе продуктивных животных мог быть одомашнен здесь впервые. Генетические взаимоотношения крупного рогатого скота в узком смысле слова достаточно сложны 2. По-видимому, его происхождение восходит к вымершему дикому туру, но сама группа крупного рогатого скота в целом неоднородна по своему составу, включает помимо европейского крупного рогатого скота яков, буйволов, зебу, быков Юго-Восточной Азии — бантенга и гаяла. Все эти формы имеют свои ареалы, имели свои центры одомашнивания, и поэтому поли центрическое происхождение разведения крупного рогатого скота представляется несомненным. Весьма вероятно, что одомашнивание буйволов и быков ЮгоВосточной Азии произошло много позднее, чем крупного рогатого скота в Передней Азии.

После рассмотрения некоторых важнейших проблем приручения и введения в культуру животных из продуктивной группы закономерно перейти к вопросам одомашнивания тягловых животных. Сделать это представляется наиболее целесообразным на примере приручения и одомашнивания лошади. И сейчас можно встретить утверждения, что большинство исследователей недооценивает своеобразие тарпана — дикой вымершей лошади южнорусских степей, сближает его с лошадью Пржевальского в один вид и ведет от него происхождение домашних лошадей. Между тем на своеобразие тарпана и лошади Пржевальского на основании сравнения экстерьерных данных указывалось еще несколько десятилетий тому назад 3, причем Б. Ф. Румянцев достаточно четко сформулиро-

' См.: Громова В. И. Об ископаемых остатках козы и других домашних животных в СССР.— В кн.: Проблемы происхождения, эволюции и породообразования домашних животных, т. 1; Она же. Остеологические отличия родов сарга (козлы) и ovis (бараны). Руководство для определения ископаемых остатков.— Труды комиссии по изучению четвертичного периода. М., 1953, т. 10, вып. 1.

2 См.: Колесник Н. Н. Эволюция крупного рогатого скота. Сталинабад, 1949.

3 См.: Широких И. О. Существует ли домашняя лошадь типа тарпана? — Труды Всесоюзного съезда по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству. Т. 5. Селекция животных. Л., 1930; Румянцев Б. Ф. О происхождении домашней лошади.— Известия АН СССР. Серия «Биология», 1936, № 2—3.

==437

вал вывод о невозможности вести происхождение домашней лошади от лошади Пржевальского и своеобразном боковом положении последней в эволюции семейства лошадиных. Однако на почву научной морфологической систематики вопрос был поставлен только В. И. Громовой, тщательно описавшей в двух своих книгах, вышедших в 1959 и 1963 гг.,— «История лошадей (род Equus) в «Старом Свете» и «Гиппарионы (род Hipparion)» — сохранившийся материал по скелетам ископаемых лошадей и родственных им форм. Ею же был описан и материал по скелету вымершего тарпана в сравнении со скелетом лошади Пржевальского, показавший ярко выраженные различия между ними по многим важным признакам. Выдающийся знаток четвертичных млекопитающих и автор замечательных монографических-работ по истории лошадей В. И. Громова не ограничилась только морфологическим сравнением отдельных особенностей скелета двух форм, но обосновала видовую самостоятельность тарпана и его близость к домашним лошадям '. После этих исследований ставить по-прежнему знак равенства между домашними лошадьми и лошадью Пржевальского, как это делают некоторые современные исследователи, например Г. Нобис 2, малооправдано с морфологической точки зрения. Мы, наверное, никогда не узнаем физиологических особенностей вымершего тарпана, но многочисленные подборки сведений о его поведении целиком подтверждают мнение о близком родстве тарпана с домашними лошадьми: стихийно осуществлявшееся скрещивание домашних лошадей и тарпанов давало плодовитые гибриды.

Как и в случае с овцами, дальнейший свет на родственные отношения домашних лошадей бросают результаты кариологических исследований3. Кариотип дикой лошади Пржевальского содержит 66 хромосом, тогда как для современных домашних лошадей характерны 64 хромосомы. Конечно, было бы очень важно продолжить эти исследования и получить характеристику хромосомных чисел для всех сколько-нибудь своеобразных типов современных домашних или одичавших лошадей, включая окраинные и островные формы, но и сейчас можно сделать вывод, что итог кариологического анализа подтверждает морфологические наблюдения и заставляет исключить лошадь Пржевальского из числа претендентов на роль предка домашней лошади. Морфологически тарпан имеет гораздо больше оснований претендовать на роль такого

' См.: Громова В. И. О скелете тарпана и других современных диких лошадей, ч. 1.— Бюллетень Московского общества испытателей природы, отдел биологии, т. 64, № 4; Она же. О скелете тарпана (Equns calallus Jmelini ant) и других диких лошадей.— В кн: Биология, биогеография и систематика млекопитающих СССР. М„ 1963.

2 Nobis G. Welche Aussagen gestatten die Wildpferde von Feldkirchen.— Gonnersdorf (Kr. Neuwied) auf die Frage nach dem Wildahn unserer Hauspferde? — In: Domestikationsforschung und Geschichte der Haustiere.

3 Benirschke K., Malouf N. Chromosome studies of Equidae.— In: Equus. Berlin, 1967, vol. 1-2.

==438

предка. Но вряд ли есть сейчас достаточно убедительные данные для того, чтобы полностью согласиться с В. И. Громовой, рассматривавшей тарпана только как европейскую форму. Есть сведения о былом существовании диких лошадей и за Уралом, хотя сведения эти крайне отрывочны и неполны. То обстоятельство, что азиатские просторы не были заняты только лошадью Пржевальского, получило существенное обоснование в выявлении самостоятельного очага развития лошадей на протяжении всего плейстоцена, или четвертичного периода, в Якутии '. Выявленное П. А. Лазаревым сходство современной якутской лошади с древними лошадьми Якутии и, как он считает, ее непосредственное происхождение от них ставят на очередь обсуждение возможности существования самостоятельного очага возникновения коневодства на территории Якутии, что требует привлечения значительного числа специальных сравнительно-этнологических данных. Мы здесь не можем углубляться в детали, но отметим главное — дикие лошади, жившие в разных районах Сибири, могли быть близкими к тарпану и дать начало местным домашним лошадям в Западной Сибири, Средней Азии, Южной Сибири и на Дальнем Востоке. Следовательно, одних зоогеографических данных для решения проблемы возникновения древнейшего очага коневодства недостаточно и следует обратиться к археологии и палеозоологии.

Опубликованная в 1969 г. специальная статья, в которой кратко суммированы археологические данные и письменные сообщения о доместикации лошади 2, проникнута полным пессимизмом в отношении возможности восстановления древнейшего ее центра; древность домашней лошади, похоже, не прослеживается глубже рубежа III—II тысячелетия до н. э. Между тем еще до публикации этой статьи были известны палеозоологические материалы, которые могли внести существенные коррективы в эту точку зрения. Речь идет о фауне из поселения Дернивка на Украине, датируемом IV тысячелетием до н. э. и оставленном, если судить по археологическому инвентарю, людьми, преимущественно занимавшимися охотой. Так вот в этих остатках фауны череп одной из лошадей имеет все признаки, свойственные домашним лошадям 3. Эти данные о раннем одомашнивании лошади, относящемся к неолитическому времени, более выразительны, чем, скажем, сообщения о домашних лошадях в неолите Болгарии, не подтвержденные краниологически 4, и в других степных районах Европы. Их доста-

' См.: Лазарев П. А. Антропогеновые лошади Якутии. М., 1980. 2 Drawer M. The domestication of the horse.— In: The domestication and exploitation of plants and animals.

См.: Бибикова В. И. К изучению древнейших домашних лошадей Восточной Европы.— Бюллетень Московского общества испытателей природы, отдел биологии, 1967, № 3.

4 Karaiwanow R., Petrow A. Frühgeschichte und Ursprung des aboriginen primitiven Hauspferdes in Bulgarien.— In: Domestikationsforschung und Geschichte der Haustiere.

==439

точно, чтобы вслед за В. И. Цалкиным считать, что древнейший центр доместикации лошади находится в степной зоне юго-восточной Европы и что оттуда коневодческие навыки распространились по остальной Европе и были принесены в Азию. Таким образом, сейчас можно думать, что первыми коневодами в истории человечества были неолитические племена степных, возможно, частично и лесостепных областей юго-восточной Европы, а другие независимые очаги возникновения коневодства если и существовали, то относились к более поздним историческим периодам.

Из вышеизложенного следует, что заключение о перекрывающемся времени одомашнивания животных, входящих в разные хозяйственные группы, справедливо: собака одомашнена сравнительно рано, а кошка, относящаяся к той же группе, если не опираться на спорные свидетельства и ограничиться лишь точной информацией, поздно, в эпоху Древнего или Среднего царства в Египте; представители продуктивной группы — животные вошли в культуру рано, тогда как относящаяся к этой же группе домашняя птица — много позже; только что говорилось о доместикации лошади в неолите, а все верблюдовые, в том числе и верблюдовые Нового Света, и северный олень были одомашнены значительно позже. На первых порах развития производящего хозяйства основным стимулом разведения животных было неспецифическое их использование — создание стабильных запасов мяса, и только потом выявились возможности специализированного использования отдельных видов и была разработана хозяйственная техника этого использования. Опыт использования прирученных и приручаемых животных первоначально вытекал из охотничьего опыта использования диких животных и во-многом, по-видимому, определялся им, особенно в сфере потребления — разделке туши, приготовлении мяса, утилизации шкуры и т. д. Даже начатки земледелия сталкивали первобытного человека с новым для него миром природных процессов, навыков, значительно расширяли его знания и кругозор, даже первые шаги в возделывании растений отличались в этом отношении от практики интенсивного собирательства, начатки разведения животных закономерно продолжали и развивали приобретенный ранее охотничий опыт.

Значение перехода к производящему хозяйству и его исходная форма

Антропогеоценозы, вступившие на путь производящего хозяйства, по общему мнению, не только достигли в короткий срок интенсивного роста производительных сил, но и получили гораздо более благоприятные условия для жизни своих членов: стабилизировали получение пищи и стали создавать пищевые запасы. Одним словом, жизнь их изменилась в лучшую сторону, что не могло не повести к увеличению продолжительности жизни, а

К оглавлению

==440

вслед за ней и к росту рождаемости и увеличению численности коллективов. В этом смысл гипотезы так называемой неолитической революции, выдвинутой английским археологом Г. Чайлдом и дружно подхваченной многими другими, в том числе и советскими исследователями. «Неолитическая революция», как показывает само ее название, приурочена к неолиту, но истоки ее следует усматривать в Χ—VIII тысячелетиях до н. э., когда производящее хозяйство только еще формировалось и делало первые шаги. Многие демографы, пытающиеся восстановить цифры численности человечества в разные исторические эпохи, руководствуясь гипотезой «неолитической революции», приурочивают резкое увеличение численности людей к неолитической эпохе, не имея, в сущности, для этого никаких прямых данных. Чтобы подтвердить их предположения прямыми данными, необходимы многие условия — гораздо лучшее изучение археологических памятников Передней Азии, относящихся к рассматриваемой эпохе, большее число полностью раскопанных памятников, тщательная археологическая разведка всей территории, которая позволила бы произвести полный учет всех имеющихся памятников. Реализация всех этих условий либо вообще невозможна, либо потребует длительного времени. Однако некоторые косвенные соображения заставляют отнестись к идее демографического взрыва, сопровождавшего «неолитическую революцию», с большим сомнением. Основания для таких сомнений достаточно серьезны. Речь идет о расчете продолжительности жизни и установлении процента детской смертности у древнего населения территории нашей страны, произведенном мною в 1972 г., в том числе и для тех его групп, которые занимались в эпохи неолита и бронзы земледелием и скотоводством. Этот расчет показал, что переход к производящему хозяйству не сопровождался здесь увеличением продолжительности жизни взрослых людей. На неолитическую эпоху падает лишь некоторое уменьшение детской смертности. Опубликованные позднее (1976—1977) данные о палеодемографии населения земледельческих культур юга Средней Азии не внесли каких-либо коррективов в эти расчеты и выводы. А это означает, что рост численности населения при переходе к производящему хозяйству осуществлялся медленно, численность нарастала не быстрее, чем в предшествующие эпохи, и, следовательно, о демографическом взрыве, якобы сопровождавшем «неолитическую революцию», не приходится говорить.

Но, безусловно, можно говорить о резком увеличении объема информационного поля, характерного для первобытных антропогеоценозов, перешедших к земледелию и скотоводству. «С производящими формами экономики,— пишет известный советский археолог Н. Я. Марперт,— связана и новая ступень в познании природы, более «глубинный» характер проникновения в ее феномен,

==441

новые представления об их взаимосвязи, кардинальные сдвиги в общем мировосприятии, культуре, искусстве» '. Мы не рассматриваем в нашей книге проблем формирования идеологии первобытного общества, но кратко можно сказать, что агротехнические и животноводческие знания не исчерпывают этого приращения объема информационного поля. Сезонная регулярность размножения домашних животных и земледельческий цикл впервые поставили первобытного человека перед необходимостью не только учитывать климатические изменения и сезонную повторяемость явлений природы в повседневной жизни, но и предвидеть их. Отсюда расширение сферы эмпирических наблюдений, отсюда и какие-то примитивные астрономические наблюдения, характерные в достаточно развитой уже форме для людей всех земледельческих цивилизаций. Но и это не все. Усложнилась вслед за этим религиозно-магическая сфера, от примитивной охотничьей магии человечество перешло к развитым земледельческим и скотоводческим культам.

В совершенно правильное положение о том, что только производящее хозяйство создает достаточный прибавочный продукт, на основе которого возникает имущественное расслоение, приводящее в дальнейшем к классообразованию и возникновению государства, исключительному усложнению социальной структуры общества, не менее исключительному усложнению его духовной жизни, должно быть сейчас внесено одно ограничение. В очень редких случаях, в определенных очень благоприятных географических и экологических условиях аналогичный комплекс явлений в зачаточной форме может, по-видимому, возникать и на основе присваивающего хозяйства. Первым примером этому является имущественное расслоение и довольно сложная общественная структура североамериканских индейцев — конных охотников на бизона. В недрах такого общества возникли и развились довольно богатые надстроечные явления. Основой жизни была охота на бизонов, достигших колоссальной численности в американских прериях и ходивших до появления на американском материке европейцев многотысячными стадами. Другой пример еще более красноречив, так как он относится к очень тяжелому в экономическом отношении району — берингоморскому побережью Чукотки. Последние годы принесли открытие конструктивно очень сложного, по-видимому, культового комплекса на острове Иттыгран, относящегося предположительно к XII—XV вв. н. э.2 Это время, когда в данном районе существовал относительно благоприятный климат, предшествовавший похолоданию, и было обилие морско-

' Марперт Н. Я. Древнейшее земледелие на Ближнем Востоке.— Природа, 1981, № 11, с. 43.

2 См.: Арутюнов С. А., Крупник И. И., Членов М. А. Исторические закономерности и природная среда.— Вестник Академии наук СССР, 1981, № 2; Они же. Китовая аллея. Древности островов пролива Сенявина. М., 1981.

==442

го зверя, что привело к расцвету древнеэскимосскои культуры и созданию каких-то общественных институтов, позже распавшихся и не зафиксированных американскими и европейскими наблюдателями. Возможно, к тому же кругу явлений относится и огромное Ипиутакское поселение на севере Аляски, относящееся к рубежу и первым векам нашей эры и рассмотренное уже нами ранее. Однако эти примеры показывают не только возможность на основе присваивающего хозяйства возникновения явлений, аналогичных раннему классообразованию и объединению людей в большие коллективы, но и их недолговечность. Нарушается природное экологическое равновесие, пропадает кит, морж или бизон — и общество деградирует, возвращаясь на стадию малочисленных охотничьих коллективов и первобытнообщинных отношений. В случае с североамериканскими индейцами это произошло под влиянием европейской культуры, что усложнило процесс и затемнило его исторически закономерный характер, в случае же эскимосов зависимость разложения и исчезновения сложных общественных и социальных институтов от изменения среды очевидна. Таким образом, именно производящее хозяйство открыло послепалеолитическому человечеству путь к дальнейшему прогрессивному развитию.

Итак, переход к земледелию и животноводству вызвал важные изменения в различных сферах производственной деятельности, организации общественной жизни, духовной культуры и идеологии обществ, находящихся на пути к классообразованию и возникновению государственности. Встает закономерный вопрос: а оказал ли переход к производящему хозяйству какое-либо влияние на биологию человека? При рассмотрении этого вопроса с антропологической точки зрения в тезисной форме была высказана мысль об отсутствии сколько-нибудь ощутимых изменений в физическом типе древних людей, перешедших к производящему хозяйству, с вытекающими отсюда изменениями в питании и образе жизни '. Появление обзорной статьи А. Г. Козинцева (1980), аргументирующей ту же мысль на гораздо более обширном материале 2, избавляет нас от необходимости подробно обсуждать здесь эту тему. Хотя с переходом к земледелию пища, обогатившись углеводами, изменилась, но колебания рациона в зависимости от характера земледелия, экологических условий района, времени года, традиционных способов приготовления еды исключали однозначность воздействия питания на рост и развитие человеческого организма. Пожалуй, нужно упомянуть

' См.: Алексеев В. П. Переход от присваивающего хозяйства к производящему и физический тип древних людей.— В кн.: Конференция «Формы перехода от присваивающего хозяйства к производящему и особенности развития общественного строя». Тезисы докладов. М., 1974.

2 См.: Козинцев А. Г. Переход к земледелию и экология человека.— В кн.: Ранние земледельцы. Этнографические очерки. Л., 1980.

==443

лишь одно обстоятельство, но оно лежит за рамками причин, определяющих нормальное формообразование,— ухудшение санитарно-гигиенических условий жизни с переходом к вызванной земледелием оседлости, что при увеличивавшейся плотности населения способствовало распространению инфекционных заболеваний. Пожалуй, можно связать с ухудшением санитарно-гигиенической обстановки в оседлых поселках и более ранний возраст смерти женщин, отмеченный во всех палеодемографических работах: помимо родов постоянное пребывание женщин в поселках, диктовавшееся разделением труда, не могло не сказываться отрицательно на женском организме.

Рассмотрев в очень общих чертах значение перехода к производящему хозяйству и подъема производительных сил общества на новую ступень в конце мезолита и в неолите, обратимся к другой и последней теме этого раздела — форме, в которую отливался хозяйственный уклад на первом этапе развития производящего хозяйства. Если не опираться на спорные находки костей домашних или принимаемых за домашних животных и ограничиться только бесспорными данными, то возделывание растений и овладение навыками агротехники началось минимум на 2000 лет раньше, чем приручение первых животных продуктивной группы. Но возделывание растений никогда не было единственным занятием людей. Если наиболее ранние находки якобы домашних животных не получают подтверждения в качестве таковых, то они, несомненно, свидетельствуют о постоянном занятии охотой, тем более что охота не была чужда и антропогеоценозам с интенсивным собирательством. Таким образом, земледелие никогда не выступало единственной формой хозяйственной деятельности человечества, оно комбинировалось с охотой; вероятнее всего, на этой стадии собака уже использовалась как помощник человека на охоте. С одомашниванием продуктивных животных роль и место охоты заняло разведение животных, время, уходившее у мужчин на охоту, стало тратиться на уход за скотом, мясо, доставляемое охотой, сменилось гораздо более стабильными и доступными мясными запасами, доставляемыми животноводством. Земледелие на этой последней стадии опять выступает не единственной формой хозяйственной деятельности, а вкупе с животноводством. Специализированное земледелие и специализированное животноводство, отделенные друг от друга,— достижение уже более поздних эпох истории человечества. Начальный этап производящей экономики отлился, напротив, в земледельческоживотноводческие антропогеоценозы, сохранявшие еще до какой-то степени традиции предшествовавшего интенсивного собирательства и охоты.

==444

00.htm - glava17

Некоторые вопросы историк первобытного человечества (Вместо заключения)

Взгляд назад

В начале этой книги было аргументировано представление о редкости жизни во Вселенной и еще большей редкости разумной жизни. Это представление находит фактические доказательства как в очевидном отсутствии каких-либо сигналов из Вселенной, свидетельствующих о существовании иных цивилизаций и отсутствии в окружающем нас пространстве следов жизни, так и в теоретически реконструированном довольно узком диапазоне условий, в границах которых может возникнуть жизнь. Со всех точек зрения постулировать частую реализацию процесса возникновения жизни, как это нередко делалось и делается, нет никаких оснований.

Возникновение жизни в форме живого вещества быстро привело на нашей планете к возникновению биосферы, то есть довольно мощной покровной оболочки, проникающей в другие покровные оболочки и целиком связанной с деятельностью живого вещества. Поэтому под биосферой и практически удобнее, и методологически логичнее понимать не пленку жизни, образуемую живым веществом, как таковым, а сферу покровных оболочек, в которых процессы обмена веществом и энергией определяются деятельностью живого вещества. Таким образом, биосфера не только живое вещество само по себе, но и область покровного пространства нашей планеты, внутри которого происходит функциональное проявление живого вещества. Биосфера представляет собой системное образование с очень сложной структурой, выступающее как целое по отношению ко всему остальному мирозданию, к миру неживой природы. Создатель учения о биосфере В. И. Вернадский неоднократно подчеркивал ее активный созидающий характер, рассматривая живое вещество в роли катализатора природных процессов. Структурная дифференциация биосферы на живое вещество, биокосное вещество и косное вещество, так же как и сложная структурная организованность самого живого вещества, могут быть объяснены принципом ограничения действия обратной связи. При временной протяженности всех природных процессов и отсутствии в природе мгновенного взаимодействия обратная связь может проявлять себя достаточно эффективно только внутри системы, на объем которой накладываются ограничения скоростью действия обратной связи в данной среде. При структурной дифференциации живого вещества принцип обратной связи, обеспечивающий стабильность системы, действует на всех этапах

==445

развития органического мира, что было бы невозможно в бесструктурной системе такого объема.

Мы рассматривали выше биосферу как кибернетическую систему, то есть такую систему, в которой определяющее место занимают процессы циркуляции информации и выработки негаэнтропийных импульсов. Именно это обстоятельство и ставит функциональные проявления биосферы в особое положение по отношению к механизму Космоса. Принцип естественного отбора, удовлетворительно объясняющий эволюцию живого вещества в истории Земли, бессилен объяснить его особую роль в биосфере и через биосферу — в энергетике мироздания, его антиэнтропийную функцию. Еще. В. Л. Комаров более полувека назад видел основной смысл эволюции жизни от простых форм к сложным в задержании энтропийных тенденций, в антиэнтропийной ее направленности '. Чем поддерживается антиэнтропийная функция живого вещества в биосфере? Принцип направленного мутирования дает нам возможность найти ответ на этот вопрос. Сфера жизни — это сфера спонтанно идущего мутагенеза, имеющего вопреки распространенному мнению направленный характер. Направленность его выражается в том, что любая мутация есть всегда какое-то отклонение от нормы, такими мутациями поддерживалось на протяжении всей геологической истории нашей планеты разнообразие форм живого вещества, а отбор только усиливал это присущее живому веществу функциональное свойство, что и вызвало постоянное увеличение разнообразия форм живого вещества в ходе эволюции. Можно думать, что живое вещество и возникает в ходе развития материи потому, что оно несет в себе антиэнтропийную тенденцию в виде направленных мутаций. Мутации как бы создают постоянно все новую и новую информацию в биосфере, противодействуя этим наступлению энтропийного покоя, а отбор обеспечивает многообразие каналов распределения информации.

Один из основателей учения о ноосфере, В. И. Вернадский, подчеркивал закономерный характер перехода от биосферы к ноосфере, или сфере разума, в которой проявляется геологическая, техническая и духовная деятельность человечества. Живительная сила и всеобщность учения о ноосфере воплотились в идущем на наших глазах интенсивном процессе развития наук о разнообразных формах взаимодействия общества и природы. В ходе этого развития термин «ноосфера» привился и широко употребляется специалистами самого разнообразного профиля, встречается он без каких-либо оговорок и на предыдущих страницах. Однако, в сущности, он не очень удачен, и только высокий авторитет его изобретателей и привычка к предшествующему многолетнему употреблению мешают от него отказаться — история человечества

См.: Комаров В. Л. Избранные сочинения. М.— Л., 1945, т. 1.

==446

далеко не всегда была воплощением разумного начала, человеческий разум сам является продуктом общества, трудовая теория антропогенеза, рассмотренная выше, показывает, что без труда, без производства материальных благ не было бы человека, не было бы и человеческого разума. Вместо этого термина предлагался термин «антропосфера», но и он при всей своей выразительности недостаточно емок — речь идет не только об обществе, о человеке, но и о взаимоотношении общества и природы. Наиболее удачен, на мой взгляд, был бы поэтому термин «антропогеосфера». Выделенные и описанные выше структурные компоненты общества в его взаимоотношениях со средой — антропогеоценозы в совокупности всех своих разнообразных форм образуют антропогеосферу.

Мы проследили переход обезьяноподобных предков человека к простейшим трудовым операциям и решающее влияние этого перехода на дальнейшее течение антропогенеза, возникновение языка и мышления, формирование простейших типов общественных отношений и социальной организации, сложение человека современного типа и первые шаги развития производящего хозяйства. Но — это следует подчеркнуть специально — антропогеосфера по аналогии с биосферой сложилась как система, и ее происхождение несводимо только к происхождению составляющих ее структурных компонентов или отдельных компонентов человеческой культуры, как бы важны они ни казались на первый взгляд. Возникновение всех перечисленных явлений в хронологической последовательности не противоречит высказанному утверждению. К сожалению, в теории систем пока не найдены общие законы формирования систем, особенно систем большой степени сложности, но ясно, что возникновение любой системы не одномоментное событие, а продолжительный процесс. Исключительная структурная сложность и функциональная мощность антропогеосферы — это результат весьма длительного процесса формирования, продолжавшегося минимум 2—3 миллиона лет, но и это время — миг в геологической истории Земли. Начало процесса формирования и развития антропогеосферы падает 'на тот момент в истории нашей планеты, когда впервые предок человека с помощью трудовых операций и разумного поведения стал активно воздействовать на доступную ему часть природы, вместо того чтобы только повиноваться ей и пассивно испытывать ее давление. Осознание того обстоятельства, что с этого момента на поверхности планеты, а в наше время и в Космосе начала функционировать система колоссальнейшей сложности, и послужило, видимо, толчком для принятия упоминавшейся выше концепции антропосоциогенеза и философского анализа всех ее основных аспектов.

Итак, антропогеосфера вырастает из биосферы как закономерный этап в развитии последней, вырастает потому, что у

==447

высших форм живого вещества в результате перехода к труду вспыхивает сознание — сложнейшая система с огромным числом функционально нерасторжимых и тонко взаимодействующих структурных компонентов. Но в монолитный процесс формирова ния антропогеосферы с самого начала врывается пространственное членение — прародина человечества не «пятачок земли», а обширная область, уже на первых порах своего развития, на протяжении нижнего палеолита человечество обживает громадные районы Старого Света. Антропогеосфера сразу же при своем возникновении функционировала не только как структурное целое в противопоставлении с биосферой и природой в целом, но и во многих пространственно обусловленных формах По отношению к растительному покрову планеты такие пространственно обусловленные локусы получили по предложению английского ботаника У. Таррилла название фитохорионов, пространственные группировки животных он назвал зоохорионами, оставив за термином «хорион» генерализующее значение А. Л Тахтаджян в книге «Флористические области Земли», изданной в 1978 г., детализируя предложение У. Таррилла, называет фитохориономией учение о растительном районировании, то, что обычно называется флористикой или ботанической географией. По аналогии учение о зоохорионах можно называть зоохориономией, отказавшись от менее точного, хотя и привычного термина «зоогеография».

Имеют ли какое-либо значение для изучения территориальной дифференциации антропогеосферы территориальные границы структурных компонентов биосферы, в частности растительного покрова и животного мира планеты? В общем это не принципиальный и не один из основных вопросов истории первобытного общества, так как глубокое и детальное пространственное членение антропогеосферы произошло на более поздних этапах исторического развития, поэтому ограничимся лишь самыми краткими замечаниями. Исключительная многочисленность генетически относительно независимых форм растительного царства, образующих естественную систему, и сложность экологических отношений между ними привели к выделению двух областей в географии растений — фитогеографии, которую иногда еще- называют фитосоциологией и которая изучает растительные ассоциации, то есть законы сочетаний разных форм друг с другом, и флористики, или ботанической географии, изучающей пространственное распространение разных растений. Последнюю А. Л. Тахтаджян и предложил назвать хориономией. Видов и более высоких таксономических категорий животных много меньше, чем растений, и в географии животных не сложилось подразделение на два раздела, которые были бы аналогичны только что упомянутым разделам в географии растений. Применительно к человеку подобное подразделение тем более лишено смысла,

==448

так как мы убедились, что семейство гоминид всегда выступало как совокупность немногих родов и видов, а современное человечество, начиная с верхнего палеолита, вообще представляет единый вид с панойкуменным распространением.

Здесь, однако, в наше рассуждение должен вмешаться учет одной тонкости, которая предопределяет подход к пространственному расчленению антропогеосферы, начиная с самых ранних этапов ее развития. Речь идет о том, что человек сразу же возникает только как существо социальное, то есть коллективное поведение, свойственное и многим животным, при переходе к труду становится мощнейшим и единственным двигателем дальнейшего прогресса, становится общественным поведением. В процессе труда и общественных форм жизни складывается язык и создаются все формы культуры. Даже сугубо биологические аспекты эволюции человека современного вида управляются биологическими законами, трансформированными общественной средой. Справедливо такое утверждение и по отношению к представителям семейства гоминид в целом — предкам современного человека. Раньше была сделана попытка показать, что биологическая эволюция и культурное развитие человечества на протяжении верхнепалеолитического времени происходили в тесной взаимообусловленности, но в то же время характеризовались и некоторой автономией. Начиная с появления человека современного вида уровень развития биологической организации уже не влиял на потенциальные способности человеческих коллективов к трудовым операциям и культурному развитию. География пространственно приуроченных биологических вариантов внутри человечества на всех этапах его развития составляет специальную главу физической антропологии — расоведение, география локально распространенных культурных элементов и их сочетаний образует значительную часть этнологического знания. К сожалению, сами принципы географического районирования в исторической этнологии мало разработаны, здесь еще много неясного. Заканчивая с этой темой, хотелось бы только подчеркнуть, что начавшееся с палеолита грандиозное развитие культуры в ее неисчерпаемом разнообразии конкретных проявлений вкупе с двойственной социально-биологической природой самого человека и породили весь спектр гуманитарных наук, сводимых к изучению истории и результатов человеческой деятельности и культуры, а также к познанию места человека в природе и его отношения к ее законам.

В заключение этого раздела нужно сказать, что возникновение антропогеосферы было прогрессивным явлением колоссального масштаба в истории нашей планеты. Распространена точка зрения, что происхождение человека было крупным ароморфозом, то есть сопровождалось резко выраженным повышением морфофизиологической организации. Но правомерен ли только мор-

==449

фофизиологический подход в данном случае? Если рассматривать антропогенез, или становление физического типа человека, изолированно, то морфофизиологические оценки вполне правомерны. Но только ли морфологическими были те изменения, которые сопровождали появление человека? Спору нет, освоение передвижения на двух конечностях, освобождение рук, переход в наземную экологическую нишу широко раздвинули перед предковой формой поле потенциальных эволюционных возможностей, которые она и реализовала, однако реализация эта больше осуществлялась в сфере общественного и культурного развития, чем в морфологических изменениях. Если сравнить масштаб морфологических изменений от питекантропа до современного человека с морфологической изменчивостью внутри любого вида домашних животных, подвергнутых искусственной селекции, то различия между породами в последнем случае будут значительно больше. Да и выделяются все предки человека в систематическую категорию не выше семейства, то есть в таксономическом отношении приравниваются к систематическим категориям сравнительно небольшого объема. В то же время и прямохождение, и освоение наземной экологической ниши означали и известную специализацию, полностью отрезавшую путь возвращения к прежней морфофизиологической организации и прежней локомоции.

Вся логика предшествующих рассуждений направлена на то, чтобы аргументировать следующий вывод: рассмотрение антропогенеза только под морфологическим углом зрения является недостаточным. Возникновение антропогеосферы — процесс космический, так как антропогеосфера вмешивается в течение процессов и в косной природе, и в биосфере, она охватила своими действиями Космос, и масштабы этого вмешательства грандиозны. Именно поэтому концепция антропосоциогенеза все шире входит в сознание не только специалистов разного профиля, исследующих проблемы происхождения человека и истории первобытного общества, но и философов, синтетически охватывающих эти проблемы. Книга Ю. И. Ефимова «Философские проблемы антропосоциологии», вышедшая в 1981 г., и является примером такого философского рассмотрения и обоснования концепции антропосоциогенеза. Поэтому, пытаясь охарактеризовать возникновение антропогеосферы в рамках эволюционного подхода и используя опыт эволюционных разработок в этой области, следует обратиться к понятию эпиморфоза, выдвинутому И. И. Шмальгаузеном в 1940 г. «Можно представить себе беспредельное расширение среды,— писал И. И. Шмальгаузен,— то есть не только расселение организма по всей поверхности земного шара, где жизнь вообще только возможна, но и использование всех жизненных ресурсов. Такой организм займет совершенно особое положение, так как он возвысится над всеми организмами, овладеет всей средой и подчинит ее своим потребностям. Такой высший этап

К оглавлению

==450

ароморфного развития вносит, следовательно, нечто принципиально новое — господство над условиями среды. Поэтому мы предлагаем для этого этапа развития органических форм термин «эпиморфоз». Само собой разумеется, что овладеть всей средой может (в данное время) только один вид организмов, так как овладение всей средой означает господство над всеми другими организмами. Этот последний мыслимый этан эволюции достигнут в настоящее время человеком» '. Сторонники трактовки происхождения человека в понятиях ароморфной эволюции не заметили более богатой и содержательной трактовки И. И. Шмальгаузена. Напротив, Ю. И. Ефимов именно эту трактовку положил в основу философского рассмотрения концепции антропосоциогенеза. Появление и развитие антропогеосферы, безусловно, прогресс, грандиозный прогресс в истории мироздания, и именно поэтому он далеко выходит за рамки трактовки его только в биологических терминах и понятиях.

Биосфера и психический мир человека

Возникнув из биосферы и развиваясь на основе все более и более широкого использования ресурсов косной и живой природы, антропогеосфера выступала с самого начала как могучий фактор нарушения закономерного характера природных процессов, роль которого постепенно увеличивалась по мере приближения к современности и достигла колоссальных размеров в последнюю четверть века. Разрушение природной косной материи и природных биогеоценозов является одной из животрепещущих проблем в современном мире, и только в нашем обществе эта проблема получает продуманное решение на основе разумной организации процессов производства и планомерной эксплуатации ресурсов, учитывающей естественный темп их восстановления. Но, создав антропогеосферу, выделившуюся из биосферы, человечество, как мы пытались показать, в своей морфологии не оторвалось полностью от биосферы, сохранила она свое влияние и в психологической сфере, сохранила в той мере, в какой человеческий мозг и человеческое сознание формировались в процессе антропогенеза в геометрическом пространстве, в мире форм, цветов, звуков, запахов, ритмов нашей планеты, в первую очередь ее биосферы.

Созерцание подавляющего большинства явлений природы всегда вызывало в человеке чувство гармонии. По-видимому, этим объясняется то обстоятельство, что призыв близости к природе, звучащий во всех видах искусства, не изживает себя, несмотря на все увеличивающуюся от одной общественно-истори-

' Шмальгаузен И. И. Пути и закономерности эволюционного процесса. М., 1940, с. 169-170.

==451

ческой формации к другой сложность общественной среды. Наоборот, он еще усилился в последние два столетия. Велик терапевтический эффект всего комплекса оздоровительных мероприятий, связанных с пребыванием на природе; тайна этого эффекта заключается не только в оздоровительном воздействии на тонус сердечно-сосудистой системы, обмен веществ и т. д., но в первую очередь в благоприятном влиянии на нервную систему. Надо думать, что ее ритмы и основные реакции сложились в условиях приспособления к естественной среде на ранних этапах антропогенеза, этим легко объясняется благоприятный эффект возвращения в эту среду для современного человека даже на короткое время.

Не будет преувеличением сказать, что биосфера и ее главные компоненты занимают в этом комплексе воздействий основное место. Созерцание цветущей степи, шелест листвы в лесу действуют не менее приятно и сильно, успокаивают не меньше, чем созерцание бескрайних просторов моря. Возникающие при этом ощущения тысячи раз описывались в художественной литературе, их испытывал каждый из нас. В то же время безжизненная природа, голые скалы и каменные пустыни действуют на человека часто отпугивающе и раздражающе. Мертвая природа почти беззвучна, ритмика ее процессов замедлена, краски ее, как правило, резко контрастны. Только звуки, краски и ритмы биосферы создают благоприятный, успокаивающий фон для человека, к которому он адаптирован еще в процессе антропогенеза, вызывают в его душе чувство гармонии. Нервно-психический стресс, испытываемый современным человеком, стресс, о котором так много и красноречиво пишут, также полностью или частично снимается в процессе длительного соприкосновения с биосферой.

Богатство биосферы красками, ритмами, звуками и формами всегда было и сейчас является неиссякаемым источником и стимулом художественного творчества. Это интуитивно понимали великие художники, композиторы, писатели всех эпох, народов и направлений, неустанно провозглашавшие верность природе основным принципом творческого процесса. В биосфере они черпали не только творческий стимул, но и многие аспекты творчества. Я не говорю о прямом отражении биосферы в художественном творчестве, вроде пейзажной или анималистической живописи, но имею в виду более тонкие и опосредованные связи творчества с биосферой, повсеместное распространение в искусстве растительного орнамента, например, или познание красоты асимметрии, пришедшее в искусство также через созерцание биосферы.

Резюмируя, можно утверждать, что биосфера — не только источник жизни для человека в прямом, самом непосредственном смысле слова, источник пищи, не только фундаментальный фактор формообразования, как я пытался показать на протяжении

==452

соответствующих глав книги, но и могучий стимул самого сокровенного, что есть в человеке,— его творческой энергии, его образно-познавательной деятельности, как часто именуют искусство. Препятствуя разрушению биосферы, которое, к сожалению, пока продолжает иметь место в современном мире, человек не только сохраняет биосферу, но и стремится к сохранению самого себя как целостной, гармоничной, связанной своими корнями с мирозданием и в то же время творчески независимой личности.

Почему человеческий ум ищет объяснений?

Эволюция физического типа предков человека и развитие человеческой культуры на протяжении палеолита сопровождались, как было показано выше, замечательным развитием мозга и психики предлюдей, развитием разных сфер их сознания, усовершенствованием его логических структур, развитием способности к абстрактному мышлению, которое и привело к возникновению магии, многих первобытных культов. Весь этот круг вопросов, получивший освещение во многих крупных трудах, из которых на русском языке в первую очередь можно отметить капитальные работы С. А. Токарева и И. А. Крывелева, выходит за рамки данной книги. Но одно важнейшее свойство человеческого разума здесь должно быть рассмотрено и объяснено, так как оно определяет основную магистральную линию развития человеческого поведения, причастно к возникновению религиозных форм сознания и лежит в основе той формы сознания, которая, подталкиваемая развитием материального производств^» и потребностями общества, привела в конце концов к систематизации первых знаний и возникновению науки. Речь идет о присущем людям и человечеству в целом стремлении найти объяснение отдельным явлениям природы и понять смысл мироздания. Причем не ограничиваться познанием лишь поверхностной стороны явлений и процессов, а проникать в их суть, выйти за рамки только видимого и объяснить взаимосвязи явлений. Эта мощная потребность человеческого ума всегда заставляла человечество искать все новые и новые непроторенные пути в сфере духа, не удовлетворяться уже достигнутым постижением действительности, а выдвигать все новые гипотезы для объяснения, казалось бы, уже известных фактов и связей и пытаться перешагнуть границы познанного, создавая обширные философские системы.

Это проявляющееся в сфере мысли во все периоды истории человечества явление может найти объяснение только в перманентном действии потребностей общественного производства и общественной жизни, которые, преломляясь в психической сфере, и стимулировали научный и философский поиск на каждом этапе исторического развития. Таким перманентно действовавшим фактором являлись прогрессивные тенденции в развитии производи-

==453

тельных сил, производственных и общественных отношений, но они переходили в надстроечную сферу через промежуточный этаж психического, через их осознание индивидуальным и коллективным сознанием. Что же в человеческом сознании, ментальных структурах человеческого мозга подхватывало эти тенденции, отвечало на живительные толчки развития общественного производства и культуры, устремлялось в просторы неведомого и преодолевало их? Та самая потребность в объяснении, которая была отмечена выше. Что она собою представляет и как аккумулируются разнообразные мыслительные функции, чтобы вызвать к жизни эту потребность, не объяснить в терминах морфофизиологического или даже чисто психологического подхода. Микроструктура мозга, его отдельных полей и глубинных структур изучена сейчас достаточно хорошо, пожалуй, не хуже, чем его макроструктура, но она не очень поддается функциональной трактовке и мало помогает в объяснении собственно психического или идеального; связь микроструктуры мозга с его психическими функциями непрямая и многоступенчатая. То же (с известными модификациями) можно повторить и про электрофизиологию мозга. Автору этих строк кажется, что разумное материалистическое истолкование стремления человеческого мозга к объяснению явлений и процессов лежит в подходе к человеческому мозгу как к кибернетической системе очень высокой сложности.

Человеческий мозг образован несколькими десятками миллиардов клеток. Внутри этой колоссальной совокупности клеток выявлены их локальные ассоциации, иерархически организованные субструктуры, внутри их работают сложные системы функционального взаимозамещения. Мозг — не сумма этих десятков миллиардов клеток, а состоящая из них и организованная ими система, впитывающая, перерабатывающая, организующая информацию, поступающую в мозг из внешнего мира. Человеческий мозг — высший продукт развития материи, ибо это материальная субстанция познания материей самой себя. Работая как сложнейшая кибернетическая машина, мозг может быть познан и объяснен в своих главнейших проявлениях лишь в терминах философского подхода, высокого уровня абстракции. Пока мы находимся здесь в сфере гипотез, не допускающих какой-либо экспериментальной проверки, и вынуждены теоретизировать, руководствуясь больше методологическими принципами, чем достигнутым к настоящему времени уровнем конкретных знаний о работе мозга. Поэтому, формулируя гипотетический ответ на вопрос, поставленный выше, мы исходим не из работы человеческого мозга, как такового, а из воображаемого поведения кибернетических систем бесконечно высокой степени сложности. Суть этого ответа состоит в предположении, что при превышении определенного уровня сложности система, чтобы вести се-

==454

бя адекватно окружающей среде, должна начать предугадывать ход будущих событий. В противном случае она, сталкиваясь с изменением условий, в силу своей сложности и невозможности быстрой перестройки будет постоянно отставать в своих ответах на новые задачи. А что такое предугадывание событий, что такое правильный прогноз, как не следствие понимания объективного хода событий, основанного на его объяснении, на вскрытии законов, управляющих последовательностью событий! Человеческий мозг представляет собой, по-видимому, кибернетическую систему именно такой сложности, и на его работу правомерно распространить все только что сказанное: он и сложен так у современного человека для того, чтобы обеспечить адекватное поведение в исключительно многообразной социальной и технической среде современного человечества. Более того, коль скоро достигнут такой уровень сложности организации работы мозга, который обеспечивает возможность объективного объяснения и предсказания явлений и процессов, происходящих в природе, обществе и в самом человеке, то это обеспечило ему широкий спектр потенциальных адаптивных возможностей. Развитие мозга на протяжении истории человека современного вида осуществлялось в функциональной сфере, по-видимому, уже не затрагивая его микроструктуры.

Периодизация

Известный конспект книги Г. Моргана «Древнее общество», составленный К. Марксом, замечательная книга Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», отдельные замечания В. И. Ленина, разбросанные в его письмах, выдвинули неоценимые методологические принципы, которыми мы должны руководствоваться при выделении этапов и стадий исторического прогресса в ранние периоды истории человечества. Первый из этих принципов состоит в том, что выделение ранних этапов следует производить не на основании уровня развития производительных сил, а вычленяя узловые моменты в динамике производственных отношений. Второй принцип предписывает подходить к вычленению этих узловых моментов комплексно, учитывая всю сумму наших знаний о соответствующем обществе, учитывая не только производственные, но и общественные отношения в самом широком смысле слова. И К. Маркс и особенно Ф. Энгельс специально подчеркивали исключительную роль отношений родства в первобытном обществе в противовес гораздо менее действенной роли этих отношений в классовых обществах. А отношения по родству хотя и совпадали в первобытных коллективах в основном с производственными отношениями, но в каких-то своих проявлениях выходили за их пределы, образуя дополнительную к производственным сферу социальных связей.

==455

Сформулированные принципы допускают значительную свободу в группировке фактических материалов, уже накопленных в области изучения первобытности, а проблема периодизации в силу своей комплексности — проблема огромной сложности. Вековые попытки создать такую периодизацию, которая была бы строго научна и в то же время общепризнанно убедительна, не увенчались успехом. Нет единства взглядов на нее и в советской специальной литературе. Рассмотрение основных схем периодизации, в том числе и советских авторов, содержится в книге И. Зельновой «Основные принципы периодизации первобытной истории», выпущенной в 1961 г. Мы не имеем возможности рассматривать здесь все эти схемы, подчеркнем лишь основное: они опираются на огромный фактический материал и являются замечательной основой для дальнейшей разработки проблемы периодизации, которая охватывала бы все стороны развития первобытного общества и закономерно сводила их к главным определяющим моментам в его истории.

Представляется прежде всего уместным высказаться против попыток противопоставить ранние и поздние этапы истории человечества, называть в общеисторических периодизациях историю первобытного общества доисторией, полагать, что настоящая история начинается с появления классового общества, а история первобытного общества представляла собой лишь подготовку к ней. История человечества начинается с появления человечества, а человечество появилось с формированием семейства гоминид и началом трудовой деятельности — событий, с которых начинается история первобытного общества. Все предшествующие страницы посвящены тому, чтобы показать единый поток исторического процесса во всей взаимообусловленности развития составляющих его явлений. Поэтому, обозревая историю человечества в целом, ее можно подразделить на историю первобытного общества и историю классового общества. В историю первобытного общества попадает становление человеческого общества и ранняя история составляющих его институтов. Внутри самой истории первобытного общества закономерно выделяются эпоха первобытного стада, которой было уделено столь большое внимание в данной книге, и эпоха первобытной общины, изложение которой составляет специальную задачу и которой мы коснулись, подробно рассмотрев ранние формы производящего хозяйства, но оставив вне рассмотрения сложные формы социальной организации и идеологической надстройки в эпохи верхнего палеолита, мезолита и неолита. Повторяю, богатство накопленного в этих областях фактического материала и обилие теоретических разработок требуют специального монографического освещения.

Нами было предложено и аргументировано расчленение эпохи первобытного стада на три этапа. Первый этап, этап предстада, охватывает коллективы всех гоминид, входивших в под-

==456

семейство австралопитеков и живших два-три миллиона лет тому назад. Уровень стадных взаимоотношений был не намного выше на этом этапе, чем в сообществах стадных животных. Первый росток выделения из животного мира уже появился, но он был еще очень коротким,— австралопитеки передвигались в выпрямленном положении и были способны к простейшим трудовым операциям, но отсутствие у них членораздельной речи говорит об очень монотонном цикле жизни, во многом сводившемся к животнообразным проявлениям. Второй этап, этап раннего первобытного стада, характерный для представителей рода питекантропов и процветавший в хронологическом интервале примерно между двумя миллионами и двумя-полутора сотнями тысяч лет до нашей эры. Уже появились примитивная членораздельная речь и язык, усложнились изготовление орудий и способы охоты, свидетельствуя об увеличении умения и расширении знаний, об усложнении взаимоотношений между отдельными членами охотничьих коллективов. Судя по тенденциям, которые могли бы развиться из существующей структуры обезьяньих стад, и по малой продолжительности жизни ранних гоминид, в раннем первобытном стаде уже должен был бы конституироваться запрет половых связей между представителями разных поколений. Наконец, третий этап, этап развитого первобытного стада, приурочен к неандертальскому виду и существовал до эпохи верхнего палеолита и появления человека современного вида. Широкая дискуссия о многообразии путей формирования родового строя, весьма возможно, должна быть отнесена к явлениям, имевшим место как раз в развитом первобытном стаде, отличавшемся, кроме того, зарождением многих надстроечных явленна, полное развитие которых падает на верхний палеолит.

Эпоха первобытной общины, начавшаяся на рубеже среднего и верхнего палеолита и продолжавшаяся до эпохи классообразования и первой классовой формации, была подразделена А. И. Першицем на два этапа — этап ранней родовой общины охотников и рыболовов и этап развитой родовой общины земледельцев-скотоводов '. Во втором издании указанной книги к характеристике ранней родовой общины было добавлено, что это община не только охотников и рыболовов, но и собирателей. Автор полностью согласен с этим подразделением по существу, но предпочел бы изменить название этапов, учитывая возможность существования общины наряду с родовыми формами в каких-то локальных условиях и в неродовых формах, а также желая выявить терминологически подразумеваемое противопоставление общины в рамках присваивающего хозяйства общине в рамках производящего. Поэтому первый этап эпохи первобытной общины

' См. написанные А И Першицем главы в книге: ПершицА. И.,МонгайтА. Л., Алексеев В. П. История первобытного общества 3-е изд. М., 1982.

==457

целесообразно назвать этапом ранней общины потребителей. Хронологически — это верхний палеолит и мезолит, по хозяйственной форме — антропогеоценозы присваивающей стадии, охотники, собиратели и рыболовы, по социальному статусу — преимущественно родовые коллективы, что автоматически предполагает и наличие экзогамии. Второй этап правомерно назвать этапом развитой общины производителей. Это эпоха неолита и бронзы, общества ранних земледельцев и скотоводов, развитые родовые коллективы, род внутри которых выступает и в матриархальной, и в патриархальной форме. Эти два этапа в развитии первобытной общины вместе с этапами развития первобытного стада образуют пять этапов, через которые прошла история на пути к формированию классового общества и образованию первых государств.

Закон и случай

Мы — в конце нашего путешествия сквозь дебри первобытной истории. Стараясь продвигаться вперед медленно и осмотрительно и не отклоняться далеко в сторону, мы в то же время пытались поглубже проникнуть в область неведомого и кое-что из увиденного там осмыслить, а остальное взять на заметку для будущих исследований. Первобытная история предстает перед нами как ранняя история антропогеосферы — закономерного этапа в истории биосферы, составляющей в свою очередь закономерный этап в развитии косной природы. Таким образом, на вопрос, закон или случай управляли становлением человечества, можно было бы ответить, что закон, и только закон, ответствен за возникновение и развитие человечества, закон, и только закон, предопределил возникновение и развитие антропогеосферы. Этот ответ будет верен, но верен только в первом приближении, ибо он совершенно не учитывает роль случайности, значение которой в эволюции мертвой и живой природы громадно. Должна она была играть какую-то роль и в процессе становления человечества. И только взвесив эту роль и поняв ее границы, допустимо считать нашу задачу выполненной, ответ на заданный вопрос полным.

Марксистской исторической наукой убедительно доказана правильность тезиса об определяющей роли народных масс в историческом процессе. Личности, которые вошли в историю,— это выдающиеся деятели человеческой культуры, крупные политические деятели, великие революционеры, наконец, религиозные реформаторы. Но любая личность психологически неповторима, ее решения и ее вклад в исторический процесс определяются не только требованиями времени, но и характерологическими особенностями, темпераментом, наконец, жизненными обстоятельствами, находящими выражение в жизненном опыте, морально-этических

==458

нормах, взглядах на современное общество. Едва ли не первую роль играет в этом отношении классовая принадлежность человека, но и в пределах одного класса поступки и действия людей своеобразно окрашены свойствами их личности. Наивны встречающиеся и по сей день представления о полном подчинении личности коллективу в первобытном обществе. Не только племенные вожди и шаманы, но и просто умелые охотники или мудрые старики пользовались в нем большим уважением со стороны соплеменников и оказывали значительное влияние на общественные дела. Но влияние такого рода — чаще всего не влияние отдельной личности, а влияние той социальной группы, того социального слоя, к которому она принадлежала: это влияние умелых охотников или умудренных опытом стариков. Первобытные коллективы, как правило, были малочисленны, что также ограничивало сферу проявления личностного авторитета. Поэтому первобытная история в принципе не знает «героев» или действия таких «героев» ограничены в своих последствиях. В ней в более чистом виде, чем в истории классового общества, проявляется закономерный характер исторического процесса.

Значит ли это, что в становлении человечества неотвратимо действовал закон в противовес игре случая? Точка зрения о полностью закономерном характере эволюции высших форм живого вещества и неотвратимости ее перехода в эволюцию человека была выражена в литературе ', но она может быть принята только в своей основе. Эволюция живого вещества знает резко выраженные примеры крайней специализации, эволюционные тупики, примеры дегенерации. В палеоантропологической литературе неоднократно обсуждался и положительно решался вопрос о тупиковом положении отдельных форм. Влияние случайных факторов на судьбу отдельных первобытных коллективов, особенно на самых ранних этапах становления человечества, усиливалось двумя обстоятельствами: влиянием биологии на исторический процесс на отрезке истории до появления человека современного вида и почти полной зависимостью от природных явлений и процессов в рамках потребляющей экономики. В первом случае в конкретную историческую судьбу отдельных групп первобытного человечества активно вмешивался естественный отбор, во втором — стихийные силы природы. Прогрессивное закономерное развитие человечества осуществлялось, преодолевая этот стихийный «шум». Поэтому, снова возвращаясь к альтернативе закона или случая, мы должны, чтобы ответ на вопрос был полным, сформулировать его так: закон и случай, управляемый законом.

' См.: Семенов Ю. И. Возникновение и основные этапы развития труда (В связи с проблемой становления человеческого общества).— Ученые записки Красноярского педагогического института, 1956, т. 6.

==459