Глава 7 о формировании социальных отношений

Смысл и объем понятия

Исторический материализм четко фиксирует определение социальных отношений, подчеркивая и в этой области примат общественного производства и его исключительную роль в оформлении всех общественных институтов. Социальные отношения — это отношения, в которые вступают люди в процессе производства, то есть производственные отношения, плюс отношения, в которые вступают люди в процессе взаимодействия любых общественных групп. Бедность и монотонность жизненного цикла в первобытную эпоху, низкий уровень развития производительных сил исключали не только образование какой бы то ни было социальной стратификации, но и создание предпосылок к ее возникновению, поэтому можно было бы легко предположить, что в первобытном обществе социальные отношения сводятся только к производственным и, следовательно, выступают в форме отношений внутри производственного процесса. Однако подобное предположение может показаться правильным только на первый взгляд; Ф. Энгельс в предисловии к первому изданию своей книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» особо подчеркнул двоякий характер воспроизводства жизни общества, распадающегося на производство материальных основ жизни и воспроизводство самих людей. На протяжении всей книги Ф. Энгельс многосторонне аргументировал этот исходный тезис, с тех пор прочно вошедший в историческую науку и предопределивший в среде материалистически мыслящих исследователей интерес к изучению параллельно с производственным процессом кровнородственных отношений в первобытном обществе.

На протяжении многих десятилетий производственный процесс и кровнородственные отношения изучались действительно параллельно, так как представлялось очевидным, что производственные и кровнородственные отношения совпадают, то есть в роли хозяйственного коллектива выступают родственные группы, например семья и род. Однако в дальнейшем был собран довольно значительный материал по отсталым обществам Новой Гвинеи и Австралии, который стал выступать за рамки этого стройного, но прямолинейного подхода. Этот материал показывает, что роль семьи довольно слаба, во всяком случае, в хозяйственном процессе, далеко, не всегда в роли хозяйственной ячейки выступают и родовые общности. Длительная дискуссия вокруг представленных фактов, проведенная на страницах журнала «Совет

==272

сная этнография», строго говоря, не привела к однозначному решению. Сторонники традиционных взглядов и «новаторы» остались при своем мнении, но в этом и оказался огромный смысл дискуссии: данные о несовпадении общественно-производственных и кровнородственных объединений не были опровергнуты, следовательно, дискуссия показала возможность истолкования ранних этапов развития социальной организации в границах гипотезы не единого, а множественного подхода, то есть в рамках представлений о локальности совпадения или несовпадения производственного коллектива с семьей и родом. Наиболее убедительные аргументы А. И. Першица в пользу совпадения отношений родства и производства ', носящие количественный характер, бесспорны применительно к современным отсталым народам и отдельным обществам мезолитической эпохи (А. И. Першиц использовал информацию о мезолитическом населении Северной Африки), но, в какой мере эти аргументы носят всеобщий характер и могут быть экстраполированы и на самые ранние ступени развития социальной организации, остается неясным.

Вся эта дискуссия имеет то отношение к нашей теме, что она подтвердила: в первобытном обществе социальные отношения далеко не ограничивались только производственными отношениями и включали в качестве мощной составляющей отношения родства. Эти последние отношения, как показывают многие исследования исторических материалов более поздних эпох, сохраняют значительную роль и в классовом обществе — много примеров тому дает книга Ю. И. Семенова «Происхождение брака и семьи» (1974),— но на заре развития истории они осознавались как во многом определяющие факторы поведения индивида, а группы родственников выступали по отношению друг к другу как реально действующие общественные силы.

Таким образом, в этой главе, говоря о возникновении на раннем этапе человеческого общества первых форм социальных связей, мы и будем говорить в первую очередь о характере кровнородственных отношений, тем более что такие явления, как семья, род, дуальная организация, экзогамия (заключение браков за пределами коллектива), фундаментально исследованные для верхнепалеолитических коллективов и коллективов более поздних исторических периодов, выражают разные формы именно кровного родства. Такое кровное родство есть автоматическое следствие полового размножения, преобладающего в органическом мире. Оно приобретает разные формы в сообществах животных, в том числе и обезьян. Весьма вероятны поэтому какие-то аналогии нарождающимся социальным связям внутри коллективов древнейших гоминид в тех формах поведения животных, кото-

См.. Першиц А. И. К вопросу о «третьем типе» социальной организации первобытности.— Советская этнография, 1970, № 2.

==273

рые связаны с половым размножением, деторождением, воспитанием детенышей и вообще с половозрастной структурой животных сообществ. Автор посвятил данному вопросу специальную статью, которая так и называется «О биологических явлениях, важных для реконструкции исходных состояний некоторых социальных институтов» '.

Биологические предпосылки

Происхождение ранних форм социальной организации — проблема, занимающая одно из центральных мест в науке о первобытном обществе. Эти ранние формы зафиксированы непосредственно лишь в этнографически отсталых современных обществах, проделавших уже длительный путь исторического развития и, следовательно, дошедших до нас в пережиточном виде. Реконструкция генетических истоков, факторов формирования и этапов развития ранних форм социальных отношений требует поэтому помимо этнографических данных анализа археологических материалов, привлечения данных по палеоантропологии палеолита и т. д. В этом отношении уже проделана огромная работа, но многие вопросы продолжают оставаться недостаточно ясными и делают необходимыми дальнейшие исследования. В последние два десятилетия резко обострился интерес к этологическим, или поведенческим, данным по приматам, в связи с вышесказанным представляющим бесспорный интерес для сравнительного генезиса социальных институтов. Книга Л. А. Файнберга «У истоков социогенеза» (1980) дает более или менее полное представление о сделанном в этой области и показывает плодотворность метода аналогий между групповым поведением приматов, в первую очередь антропоидов, и самыми ранними формами коллективного поведения древнейших гоминид.

Интенсивные этологические исследования последних лет выявили достаточно выпукло три обстоятельства. Первое из них состоит в том, что представления об исключительной агрессивности самцов в обезьяньем стаде, их активной борьбе за самку и, как следствие этого, о крайней степени выраженности так называемого зоологического индивидуализма, представления, которые часто использовались этнографами и особенно философом Ю. И. Семеновым при попытках восстановления первых этапов формирования первобытного стада, оказываются малопригодной базой для такого восстановления из-за своего несоответствия действительности. Второе — обилие и важность самой новой информации о стадном поведении разных групп обезьян, вскрывшей разнообразие их группового поведения, лабильность, или подвижность, образующихся при этом стадных форм поведения, много-

См.: Вопросы антропологии, 1980, вып. 66.

==274

образно-иерархических и других, а не только половых связей, играющих свою роль в формировании этих форм. И, наконец, третье — открытие в групповом поведении приматов каких-то моментов, отдаленно напоминающих подобные моменты в разных формах социальной организации (тенденция к спариванию в пределах одного поколения, выраженная у самцов многих видов, тенденция к спариванию с женскими особями других групп). Сейчас уже невозможно не считаться с таким важным источником информации, каким являются данные по этологии приматов, для восстановления начальных форм социальных отношений в первобытном стаде; и редакция журнала «Советская этнография» после проведенной дискуссии по этой проблеме справедливо указала в редакционной статье на «отсутствие междисциплинарной координации исследований по этой проблематике» и призвала к «комплексному изучению этапов становления социальной организации» (1974, № 5, с. 128).

Любопытно проследить, как возникла и протекала эта дискуссия. Застрельщиком выступил Л. А. Файнберг в 1974 г., статья которого представляла собой, в сущности, конспект позже опубликованной книги. К. Э. Фабри упрекнул его в ходе дискуссии в том, что он много внимания уделил доказательству мирного характера взаимоотношений между особями в обезьяньем стаде. По мнению К. Э. Фабри, это не нуждается в доказательствах, так как о резко выраженном зоологическом индивидуализме у обезьян можно было говорить лишь после исследования С. Пукермана, результаты которого были опубликованы в 1932 г., то есть тогда, когда мало было известно о жизни животных, и в частности человекообразных обезьян; сейчас же такое представление противоречит всему, что мы знаем о групповых взаимоотношениях животных после бурного расцвета этологии. Действительно, от этого представления можно было отказаться уже после появления книги Н. Ю. Войтониса в 1949 г., но традиция оказалась живучей, по-видимому, потому, что Н. Ю. Войтонис работал с низшими обезьянами, а С. Пукерман писал и о высших приматах. Достаточно активно и разносторонне поведение животных не в условиях эксперимента, а в естественных условиях стало изучаться с начала 50-х годов '. Поток работ, посвященных поведению приматов, может быть датирован началом 60-х годов, и он продолжается до сих пор 2. Л. А. Файнберг справедливо отметил в ответе оппонентам, в том числе и К. Э. Фабри, что новейшая этологическая информация, публиковавшаяся в специальных зоологических работах, либо оставалась совсем неизвестной этнологам, либо была известна им лишь выборочно. Поэ-

' Behavior and evolution. New Haven, 1958.

2 Biosocial anthropology. London, 1975; Socioecology and psychology of primates Pans, 1975.

==275

тому явная переоценка роли зоологического индивидуализма типична для многих работ даже недавнего времени, посвященных реконструкции начальных ступеней развития социальных отношений; во всяком случае, обуздание зоологического индивидуализма Ю. И. Семенов, например, считает если и не единственной, то одной из основных общественных функций социальных институтов на начальных этапах их возникновения и развития. Переоценка его роли логически неизбежно приводит и к переоценке общественного значения половой табуации. Половые связи рассматриваются в первобытном стаде как момент, постоянно способствовавший возникновению конфликтных ситуаций и препятствовавший трудовой деятельности. Именно из этого последнего обстоятельства как основного фактора исходит широко распространенная гипотеза происхождения экзогамии, изложенная в связи с туркменским материалом о дуально-родовых подразделениях и обстоятельно аргументированная сравнительными данными по многим первобытным народам '. Позже она была аргументирована дополнительно А. М. Золотаревым (опубликованная в 1964 г., его книга, как уже говорилось, была закончена перед Великой Отечественной войной) и Ю. И. Семеновым; в американской литературе ее, по-видимому, независимо от советских исследователей сформулировали Б. Селигман и М. Сэлэнс2. В доказательство часто указывалось на физиологическую перестройку, приведшую к постоянной половой активности предков человека по сравнению с другими млекопитающими. Однако и у человекообразных обезьян половая цикличность выражена далеко не в такой степени, как у других млекопитающих. Если добавить к этому, что этнографические примеры разнообразных половых табу относятся уже к сравнительно развитым обществам и половые табу всегда носят магический характер, то и возможность прямой экстраполяции данных об обычаях половой табуации на взаимоотношения полов в первобытном стаде представляется в высшей степени проблематичной.

Наряду с исключительным оживлением интереса к этологической приматологии нередко высказывается мнение, согласно которому все сведения о стадной жизни обезьян и даже высших из них — антропоморфных приматов лишены значения или сохраняют его лишь в ограниченной степени для реконструкции первобытной социальной организации, так как они целиком относятся к сфере биологии, а социальная организация — социогенез — лежит за границами действия биологических законов, о чем в ходе дискуссии писали Г. Е. Марков, Ю. И. Семенов и К. Э. Фабри.

' См.: Толстое С. П. Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен.— Проблемы истории докапиталистических обществ, 1935, № 9—10.

2 Seligman B. The problem of incest and exogymy.— American anthropologist, 1950, vol. 52, N 3; Sahlms M. The origin of society.— Scientific American, 1960, vol. 203, N 3.

==276

11

Вторая часть этого утверждения, с моей точки зрения, правильна, но является ли она достаточным основанием для того, чтобы считать справедливой первую часть, в которой постулируется невозможность или очень ограниченная возможность экстраполяции данных о групповом поведении приматов на отношения между особями внутри первобытного стада? Я склонен сомневаться в этом и в доказательство сошлюсь на важное для марксистской методологии гносеологическое положение: существует иерархия законов как в живой, так и в неживой природе, каждый закон охватывает какую-то область явлений, но на более высоком иерархическом уровне включается в сферу действия более общего закона. Любое восхождение от низшего к высшему немыслимо без сохранения какой-то степени преемственности и есть дальнейшее, пусть на более высоком уровне, развитие отдельных свойств или качеств предыдущего этапа. Указание В. И. Ленина о том, что отрицание понимается «как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного...» ', имеет основополагающее значение для рассматриваемой проблемы. Общими законами природы являются законы диалектики, они проявляют себя в более четких закономерностях развития и живой природы, и общества; и, очевидно, только через их призму можно оценить, какие фундаментальные закономерности живого в трансформированном виде проявляются в жизни человеческого общества и как эта трансформация происходила на начальном этапе его развития. Большой интерес в этой связи представляет серия теоретических исследований чехословацкого философа и биолога В. И. Новака, пытающегося проследить истоки общественных форм поведения, начиная с низших форм и кончая человеком .

Как же на начальном этапе социогенеза трансформируются связи между индивидуумами внутри биологических групп, в данном случае внутри сообществ приматов? При всей автономности развития психики от этапов морфофизиологической эволюции наблюдается, как уже отмечалось, известный параллелизм между этапами морфофизиологического прогресса и темпами повышения уровня психического развития в животном мире, особенно когда речь идет о крупных таксонах. Недаром автор наиболее полной и тщательно аргументированной теории морфофизиологического прогресса А. Н. Северцов в 1922 г. посвятил специальную

' Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 207.

2 См.: Новак В. И. Социальность или ассоциации индивидуумов одного вида как один из основных законов эволюции организмов.— Журнал общей биологии, 1976, т. 28, № 3; Он же. The evolution of human society from the aspects of the principle of sociogenesis.— In: Evolutionary biology. Proceedings of the International conference, Liblice. June 2—8, 1975. Praha, 1976; Он же. Natural selection, intraspecific fighting and intraspecific aid in both nature and human society.— In: Nutural selection. Proceedings of the International symposium, Liblice. June 5—9, 1978. Praha, 1978.

==277

работу «Эволюция и психика» эволюционному совершенствованию психических функций параллельно с морфофизиологической эволюцией. Более высокое психическое развитие человекообразных обезьян по сравнению с более низко организованными представителями отряда доказано многими сравнительными экспериментами. Наибольшая морфологическая близость шимпанзе и гориллы к человеку из всех ныне живущих представителей животного мира также не вызывает сомнений. Оба отмеченные обстоятельства ставят имеющуюся информацию о стадной жизни этих двух видов на особое место, если мы хотим использовать ее для понимания групповых взаимоотношений, преобладавших в сообществах тех форм, которые дали начало человеческой ветви эволюции.

Среди всех сведений о поведении гориллы и шимпанзе особое внимание по полноте и тщательности привлекают наблюдения американцев Дж. Шаллера и И. Эмлена над стадными взаимоотношениями горных горилл и наблюдения англичанки Дж. ЛавикГудолл над аналогичными взаимоотношениями шимпанзе. При всем различии в экологии этих видов их стадное поведение во многом сходно. Группы у горилл состоят чаще всего из 10—15 индивидуумов обоего пола и разного возраста; имеет место определенная иерархичность в положении отдельных особей внутри группы. Положение это мало зависит от величины и силы особи и определяется какими-то другими факторами. Система доминирования проявляется во всех областях жизни, кроме половых связей, но и тогда не возникает ощутимых конфликтов. Вообще конфликты исключительно редки, еще реже они заканчиваются драками и, как правило, разрешаются мирным путем: особь, занимающая более низкое место в системе доминирования, в подавляющем большинстве случаев безропотно уступает особи, место которой выше. Отношения доминирования не остаются постоянными, они подвержены динамике, но она не выражается в открытых столкновениях. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что гориллы по темпераменту являются спокойными и мирными животными; шимпанзе более возбудимы, но различия между видами в этом отношении невелики. По отношению к шимпанзе можно добавить, что иногда небольшие стада в 10—15 особей составляют элементы более крупного сообщества, в отдельных случаях достигающего численности в 80 особей. Сообщества эти имеют открытый характер, то есть какая-то часть особей переходит из них в другие сообщества, а они принимают отдельных особей из других групп, но в то же время они обнаруживают и известную устойчивость, приближаясь по своей структуре к биологическим популяциям, то есть к генетически самостоятельным, генетически специфичным совокупностям живых организмов. Это общее заключение нужно, может быть, детализировать. Большинство исследователей, наблюдавшие шимпанзе на воле, отметили в составе их объединений определенный порядок

==278

и выделили отдельные структурные элементы. Численность сообществ колеблется от 30 до 70—80 особей, и его члены по-разному относятся к членам того же сообщества и особям из других сообществ. В последнем случае можно наблюдать ясно выраженную агрессию. Чрезвычайно любопытны различия в поведении сообществ, населяющих лесные области и полуоткрытые участки. В лесу организация сообществ достаточно свободна, тогда как в саванне фиксируется четкий порядок следования (самки с детенышами, самцы, самки без детенышей и молодняк), определенные отношения доминирования и т. д. В одних и тех же сообществах внутристадные отношения меняются подобным же образом при переходе из саванны в лес и обратно. Нельзя не отметить, что «лесные» и «саванные» формы ведут себя по-разному и в условиях эксперимента: первые пугаются сидящих в соседних вольерах хищников, вторые по отношению к тем определенно агрессивны. Как не увидеть в этом модель начала антропогенеза и перехода из леса в саванну! Что касается структурных единиц внутри сообществ, то ясно видны временные группы, состоящие из самцов с самками без детенышей, с одной стороны, и из самок с детенышами и одного-двух самцов — с другой. Все исследователи единодушно отмечают мирные отношения в сообществах, отсутствие конфликтных ситуаций в борьбе за самку и участие в половых связях даже тех самцов, которые занимают очень низкое место в системе доминирования.

Прямая экстраполяция данных о современных антропоморфных приматах на древнейшие коллективы предков человека, как уже неоднократно указывалось, разумеется, неправомерна. Но и не считаться с ними в реконструкции стадной жизни австралопитеков, архантропов и палеоантропов, исходя из чисто умозрительных соображений, нельзя. Встречающиеся ссылки на наличие нанесенных орудиями повреждений на черепах ископаемых людей мало меняют существо дела, они, как уже говорилось, не очень часты, эти повреждения, и могут являться следствием не внутристадных конфликтов, а эпизодических столкновений между разными первобытными человеческими стадами. Такие столкновения редко, но имеют место и между группами человекообразных обезьян. В древнейших человеческих коллективах они могли носить несколько более резкий характер при наличии орудий труда, которые легко меняли свое назначение и использовались как орудия защиты и нападения. В то же время нужно постоянно помнить в связи с рассматриваемыми нами вопросами такие фундаментальные факты, как наличие сильно выраженного прижизненного экзостоза (разрастания костной ткани) на бедренной кости особи, обозначенной как питекантроп I, и следы прижизненной же искусственной ампутации локтевой кости у неандертальца Шанидар I. Могли бы выжить эти инди-

==279

видуумы, если бы в коллективах древнейших гоминид не царила взаимопомощь? В принципе трудно представить себе такую возможность, тем более что взаимопомощь широко представлена, как мы уже знаем, и в сообществах животных. Обезьяны же не составляют исключения в этом отношении: павианы, например, при определенных условиях поджидают отставших животных при движении стада, шимпанзе после охоты на животных легко делятся мясной пищей с другими членами стада. Таким образом, древнейшие предки человека были. очевидно, гораздо более мирными существами, чем это представлялось до недавнего прошлого и рисовалось во многих работах по истории первобытного общества. А если так, то можно ли рассматривать возникновение социальных отношений как узду, которая накладывалась нарождавшимся обществом на гибельные по своим последствиям столкновения между отдельными индивидуумами? Очевидно, нельзя, и их функциональная роль в этом нарождавшемся обществе была, по-видимому, другой и состояла, скорее всего, в регуляции взаимоотношений между членами коллектива в процессе труда.

Пожалуй, нужно специально подчеркнуть, что при всей диалектике становления социальных отношений, при отчетливом осознании качественной разницы в групповом поведении животных и коллективных взаимоотношениях древнейших людей мы тем не менее вынуждены прийти к такому выводу, так как в противном случае попадем в логический тупик. Не имея этологических оснований говорить о развитом зоологическом индивидуализме в сообществах ближайших предков человека, мы приходим к необходимости, оставаясь в рамках гипотезы зоологического индивидуализма, постулировать его возникновение на пороге человеческой истории, вместе с первыми формами первобытного человеческого стада и внутри него. Какими причинами можно объяснить столь парадоксальное явление? Я таких причин не вижу. Гипотеза зоологического индивидуализма, противореча прямым наблюдениям, в то же время не приближает нас к пониманию и причинному объяснению первых этапов формирования социальной организации на ранних стадиях антропогенеза и поэтому представляется излишней. Употребление термина «зоологический индивидуализм» В. И. Лениным не меняет сути дела, так как В. И. Ленин употребляет его в определенном контексте, критикуя статью А. М. Горького, где это словосочетание фигурирует, и указывая на связь такого словоупотребления с работами А. А. Богданова и А. В. Луначарского.

Итак, мирный характер взаимоотношений внутри стада прегоминид, по-видимому, можно экстраполировать на ранний этап антропогенеза. Каковы другие поведенческие особенности высших приматов, в частности, представителей животного мира в целом, на основе которых могли прорасти первые ростки скла-

К оглавлению

==280

дывавшихся социальных отношений в коллективах древнейших предков человека? В этой связи следует обратить внимание на фундаментальные биологические свойства взаимоотношений полов в органическом мире, вскрытые сравнительно-физиологическими исследованиями последних лет. Роли полового размножения в эволюции и значению каждого пола в репродуктивной передаче биологических свойств каждого поколения посвящена огромная литература. В ней фигурируют и финитные гипотезы развития как мужского (книга Л. П. Кочетковой «Вымирание мужского пола в мире растений, животных и людей», изданная в 1915 г.), так и женского (книга Η. Φ. Федорова «Философия общего дела», вышедшая в 1906 г.) полов. На фоне предшествующих знаний, однако, много новых результатов содержат новейшие исследования В. А. Геодакяна, проведенные на разных группах животных и затем обобщенные в теорию передачи биологической информации при половом размножении '. В этих исследованиях показано, что скорость размножения любого вида определяется в границах его биологических возможностей информационными потоками (природа которых остается пока еще не вполне ясной), влияющими через рефлекторную сферу на половую активность животных и тесно регулирующими численность вида и соотношение полов в зависимости от благоприятных и неблагоприятных факторов среды. Выявлена и различная роль мужского и женского полов в поддержании видового равновесия. Женский пол олицетворяет устойчивое начало в эволюции, закрепляя видовые признаки и обеспечивая максимум приспособлений вида к определенной среде. Мужской пол несет функции подвижного начала, и через передачу особенностей мужских фенотипов следующему поколению осуществляется, по-видимому, расширение нормы реакции и происходит изменение вида.

Все эти наблюдения и выводы, отражающие фундаментальные и общие биологические закономерности, имеют непосредственное отношение к нашей теме, так как закономерности эти, надо думать, не прекратили внезапно своего действия на заре формирования социальных отношений, коль скоро они отражают глубинные особенности полового размножения животных, а может быть, и растений. Некоторые свойства группового поведения обезьян в естественных условиях можно рассматривать как конкретное выражение этих общих глубинных особенностей. К их числу прежде всего относятся исключительная подвижность мужской части стада по сравнению с самками, частый и направленный переход самцов из одного стада в другое и в соответствии с этой подвижностью очень лабильное положение самцов внутри каждого

' См.: Геодакян В. А. О структуре эволюционирующих систем.— Проблемы кибернетики. М., 1972, вып. 25; Он же. Половой диморфизм и «отцовский эффект».— Журнал общей биология, 1981, т. 42, № 5

==281

стада в системе доминирования. Эти явления зафиксированы прямыми наблюдениями над такими разными в экологическом отношении формами, как мартышки, павианы, гориллы и шимпанзе. У высших приматов — горилл и шимпанзе — наблюдалось и обратное: переход из стада в стадо самок при стабильности самцов. Отмеченные явления не образуют, следовательно, общей тенденции в отряде приматов, но следует все же признать, что такая тенденция распространена достаточно широко. Ю. И. Семенов отрицал значение этой тенденции в понимании самого раннего этапа формирования социальных связей, Л. А. Файнберг настаивал на ней. Разумеется, мы не можем утверждать прямо наличие этой тенденции в стадах австралопитеков или ранних архантропов. Но, опираясь на высказанные выше соображения о том, что в такой тенденции выражается фундаментальная закономерность, и о диалектическом сохранении в преобразованном виде таких закономерностей на уровне социальной формы движения материи, разве не логично предполагать, что именно такая тенденция составила исходное состояние, на основе которого сформировались позже многие подлинно социальные явления, в том числе вынесение половых отношений за пределы коллектива (развившееся затем в экзогамию), проживание детей с матерью на протяжении длительного времени (развившееся затем, по-видимому,^ в матрилокальность) и т. д.? Для отрицания такой исходной основы нет ни теоретических, ни фактических предпосылок.

Еще одна особенность, важная для нашей темы, обращает на себя внимание в обезьяньем стаде. Речь идет о редкости половых связей между представителями разных поколений. Она подтверждается зафиксированной непосредственными наблюдениями продолжительностью пребывания детей с матерью у шимпанзе, макаков, павианов, а еще, более того, ограниченностью экологических ниш и, как следствие этого, интенсивной борьбой за существование и вызываемой ею высокой смертностью детенышей, малой продолжительностью жизни. Даже при высокой рождаемости каждая самка, как правило, имеет лишь очень малое число детей, доживающих до взрослого состояния, и часто сама уже погибает к этому времени или оказывается очень старой. Кроме того, по-видимому, играют роль какие-то поведенческие тенденции избегания, которые, скорее всего, имеют безусловно-рефлекторную природу. В. В. Бунак во время рассмотренной выше дискуссии справедливо указал на вредные последствия спаривания родных братьев и сестер; не меньше они и при спариваниях родителей с детьми. Но, возможно, такое избегание имело и условно-рефлекторное происхождение. Хотя у нас нет возможности судить о том, были ли такие избегания у древнейших гоминид или нет, следует тем не менее вспомнить о малой продолжительности жизни и австралопи-

==282

теков', и архантропов2. Таким образом, все же есть известные фактические основания предположить, что вероятность половых встреч между представителями разных поколений в древнейших первобытных стадах ранних гоминид тоже была невелика. Подобный вывод дает возможность лишний раз высказаться против разных вариантов гипотез кровнородственной семьи, фигурировавших, а иногда используемых и сейчас в реконструкции первого этапа формирования социальной организации.

Итак, мы приходим к заключению, что исходное состояние в сообществе высших приматов, давших начало гоминидам, отличалось мирным характером внутренних взаимоотношений, относительной стабильностью женской части сообщества и подвижностью мужской его части в сфере половых связей, наконец, редкими случаями половых связей между представителями разных поколений. С формированием подлинно социальных взаимоотношений в процессе перехода к трудовой деятельности эти биологические особенности исходного состояния могли быть подхвачены и послужили питательным субстратом, на котором позже формировались социальные связи. Такой представляется мне диалектика взаимодействия биологического и социального в становлении социальных связей на начальной стадии антропогенеза. В дальнейшем по мере усовершенствования трудовой деятельности и постоянно ставившейся ею перед формировавшимся обществом задачей создания более гибкой и эффективной системы социальных отношений, а также коммуникативного аппарата исходные биологические черты группового поведения могли включаться в социальные связи разными путями. Весьма вероятно, что значительную роль играли обстоятельства, рассмотренные С. А. Арутюновым во время дискуссии на страницах «Советской этнографии»: изгнание самцов из стада ведущим самцом, малая вероятность их возвращения в то же стадо в качестве вожаков, наконец, такая же малая вероятность столкновений в борьбе за первенство между самцами, принадлежащими к разным поколениям (отец и сын). Следует только добавить, что действие таких механизмов создания предпосылок экзогамии предполагает в качестве пусковой ситуации консолидацию стада во главе с сильным самцом. Подобное предположение не содержит в себе ничего маловероятного: наоборот, переход к хищничеству и охоте у предков человека, о значении которого убедительно писал в свете соображений Ф. Энгельса С. П. Толстов 3, не мог не привести к

' Mann A. Paleodemographic aspects of the South African australopithecines.— Publications in anthropology. Philadelphia, 1975, N l.

2 Vallois H. La daree de la vie chez homme fossile.— L'Anthropologie, 1937, t. 47, N 5—6; Weidenreich F. The duration of life of fossil man in China and the pathological lesions found in his skeleton.— Chinese medical journal, 1939, vol. 55.

3 См.: Толстое С. П. Проблемы дородового общества.— Советская этнография, 1931, № 3-4.

==283

консолидации стада, не мог не укрепить ведущего положения в нем крупного и сильного вожака. Таким образом, гаремная организация ранней формы первобытного стада представляется реальной.

Следует упомянуть и еще об одном обстоятельстве. Непременно вытекающий из предшествующего изложения вывод об обмене генами между отдельными стадами вследствие подвижности самцов и участия их в процессе полового размножения в разных стадах сталкивается, строго говоря, с одним ограничением. Любой вид приурочен к определенной экологической нише, но и в пределах этой ниши он не имеет чаще всего сплошного ареала, ареал его, как показывают многочисленные исследования, прерывист и приурочен к тем или иным экологическим нишам. В таком дискретном расселении (речь идет о географическом, или аллопатрическом, формообразовании, преимущественно характерном для всех млекопитающих) и состоит смысл дифференциации вида на популяции. Сравнительно-морфологические и эволюционные исследования продемонстрировали, что вид эволюционирует быстрее всего, когда он разбит на популяции, между которыми, однако, до какой-то степени осуществляется обмен генами. Совмещая эти эволюционные разработки с фактическим материалом по групповому поведению приматов, в первую очередь высших, прошедшим перед нашими глазами, мы можем добавить к отличительным особенностям исходного состояния еще одну: подвижность мужского пола проявляла себя не безгранично, а в границах группы сообществ, приуроченных к какому-то ландшафтному участку и образовавших в эволюционном смысле популяцию. Среди коллективов древнейших предков человека были представлены популяции, отличавшиеся тенденцией к экзогамным половым связям. Трудно, однако, представить себе, что изоляция этих популяций была полной и тем более закрепленной какой-то системой половых или производственных табу (у нас нет данных, которые позволили бы говорить о развитой системе табуации на раннем этапе развития первобытного человеческого стада, наоборот, выше уже говорилось о сравнительно позднем возникновении разных табу). Непостоянные контакты между популяциями могли поддерживать на определенном уровне обмен генов, способствовавший прогрессивной эволюции. Внутри популяций в отдельных стадах постепенно усиливалась, по-видимому в силу рассмотренных обстоятельств, тенденция к половым связям за их пределами. А в целом нельзя не увидеть в такой системе отношений какой-то слабый прообраз будущих эндогамных племен с входящими в их состав экзогамными родами. Но прошло около двух миллионов лет от появления первых гоминид до сложения человека современного типа, пока осуществился этот огромный прогресс в сфере социальных отношений.

==284

Динамика первобытного стада

В подавляющем большинстве работ по истории первобытного общества весь этот громадный период истории гоминид обозначается как период первобытного стада, конкретизация которого как социального института пока, к сожалению, мало продвинулась вперед и представления о котором остаются очень общими. Однако трудно удержаться от того, чтобы не попытаться представить себе динамику социальных отношений в первобытном стаде, начиная с австралопитеков и кончая неандертальцами. Для этого практически нет конкретных данных, и мы можем реконструировать процесс, опираясь лишь на его начальную и конечную ступени. Начальное состояние было очерчено выше, конечным состоянием в соответствии с наиболее распространенной гипотезой был родовой строй, сложившийся в верхнем палеолите По-видимому, усиление тенденции к половым связям за пределами своего стада и затем ее конституционализация, полное исключение браков между особями, принадлежавшими к разным поколениям, укрепление длительных и постоянных контактов между матерью и всеми ее детьми, а также переход биологических связей между ними в сферу осознания родства составляли главное содержание и основные тенденции этого переходного периода. Полный анализ его — особая большая тема, и мы коснемся ее лишь в связи с попыткой восстановления динамики первобытного стада во времени, так как априори очевидно, что за два миллиона лет при всей застойности жизни в первобытном обществе и медленности исторических изменений не могло не иметь место накопление каких-то прогрессивных сдвигов.

Исходя из этой априори очевидной идеи можно выделить два этапа в истории первобытного стада. Первый этап охватывал австралопитеков и питекантропов и характеризовался очень примитивным уровнем социальных отношений, полубродячим образом жизни, самыми простыми формами трудовой деятельности. Второй этап соотносился во времени с неандертальцами и отличался усложнением форм трудовой деятельности, оседлостью, развитием разветвленной идеологии. Характеристики, как видим, не очень конкретны, но более конкретных и дать невозможно. Однако в свете того материала, который был обсужден в двух предшествующих главах, и тех выводов, которые были сделаны на основании этого материала, сейчас представляется возможным с некоторым основанием внести изменение в эту периодизацию и выделить в хронологической динамике первобытного стада не два, а три этапа, что и с исторической точки зрения рельефнее демонстрирует эволюцию социальных отношений у древних гоминид до периода появления Homo sapiens.

' Обзор гипотез о происхождении родового строя см.: Файнберг Д. А. Возникновение и развитие родового строя.— В кн.: Первобытное общество. М., 1975.

==285

Первый этап — австралопитеки Мы помним, что у них не было речи, не было, по-видимому, и развитого понятийного мышления; коммуникация, как и у животных, осуществлялась преимущественно с помощью коммуникативной вокализации и информативно-вокальной системы. Изготовляют я самые примитивные орудия из камня, возможно, деревянные и костяные дубины. Практикуются собирательство и самые простые формы охоты. Трудно представить себе, что в такой ситуации социальные отношения могли принципиально отличаться от стадных отношений горилл и шимпанзе. Отличия эти, если они и имели место, носят, наверное, количественный характер. Единственное, что можно сказать: в этих социальных отношениях проявляли себя отмеченные выше тенденции преимущественного избегания половых связей между представителями разных поколений и подвижности мужской части первобытного стада при относительной стабильности женской.

Второй этап — питекантропы, или архантропы. Возникают речь и язык в виде диалогического обмена словами-предложениями, параллельно с ними развивается понятийное мышление со сферами эмпирического опыта и обобщения его результатов. Все это обслуживает усложнившуюся трудовую деятельность, обеспечивает изготовление орудий определенных форм и возможность загонной охоты на крупных животных Постоянное поддержание огня до тех пор, пока не были изобретены способы его добывания, надо думать, оказалось первым зачатком хозяйственной специализации — его могли поддерживать физически менее дееспособные или престарелые особи Осознание кровного родства по материнской линии, по всей вероятности, относится к этому этапу, чем он и отличается от предыдущего; иными словами, реально существующее кровное родство, выраженное у приматов и австралопитеков и отраженное в условно-рефлекторных формах поведения (может быть, даже в какой-то мере связанное и со сферой чисто физиологических безусловно-рефлекторных актов), впервые переходит в сферу сознания и уже через него становится организующим началом в групповом поведении.

Третий этап — неандертальцы. Все сказанное о большой сложности материальной и духовной культуры неандертальцев вполне допускает мысль о формировании на этом этапе зачатков родовой организации Конкретно это могло выражаться в конституционализации половых связей мужских особей за пределами коллектива, что в конечном итоге и должно было привести к переходу социальных отношений в родовую форму. Намеченные три этапа развития первобытного стада и представляют собой путь прогрессивного усложнения социальных отношений, который закончился образованием рода если и не во всех, то, во всяком случае, во многих коллективных ячейках ранних представителен современного человечества.

==286

00.htm - glava10

III БИОЛОГИЧЕСКОЕ МНОГООБРАЗИЕ И ЕДИНСТВО СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

&

==287

00.htm - glava11