Глава 9 Понятие расовой изменчивости

Раса как сумма индивидуумов

На заре антропологических исследований как-то само собой сложилось, бесспорно, наивное и механистическое, но отражавшее видимую реальность представление о том, что носителем расовых свойств является индивидуум. Это представление соответствовало первоначальному опыту антропологов — многочисленные путешественники и специалисты-исследователи второй половины прошлого века описывали антропологические особенности различных народов Земли, иногда даже измеряли их, и всегда эти полевые наблюдения выявляли разницу даже между соседними народами. Опирались они, как правило, на единичные объекты, исследованию подвергалось чаще всего несколько индивидуумов. Таким образом и сложилось никем теоретически не сформулированное, но в свое время всеобщее мнение о том, что любой папуас отличается от любого меланезийца, любой русский — от любого украинца, любой швед — от любого немца и что расовые особенности можно практически определять даже в том случае, если имеешь дело с единичным объектом наблюдения. Убеждение в справедливости такого мнения поддерживалось еще и тем обстоятельством, что представителей основных крупных расовых стволов — негроидов, монголоидов и европеоидов — действительно можно отличить друг от друга с первого взгляда. Это совершенно правильное эмпирическое обобщение бессознательно распространялось и на более мелкие расовые деления.

Совершенно естественно и закономерно, что аналогичный подход был применен и к палеоантропологическим материалам. Палеоантропологическая литература в начальный период развития палеоантропологии была буквально заполнена описаниями единичных черепов и сопоставлением данных, полученных при их измерении. На основании сравнения таких единичных находок делались выводы о сходстве расовых типов в древности и о родстве народов, среди которых они были представлены. Сходство первых ископаемых скелетов из верхнепалеолитических погребений с представителями современных больших рас было замечено сравнительно рано ', оно стало твердо осознанным фактом уже в начале нашего столетия 2, поэтому в подавляющем большинстве работ, посвященных древнему населению, просто производились поиски

' См.: Топинар П. Антропология. СПб., 1879. 2 Verneau Д. L'Anthropologie.— In: Villeneueve L. de. Boule M-, Verneau R., tailha» V. T no <~:»^ttnn Лп Г^-:—~1Д; ч——--- ίίν\ο . η

Cartailhac Ε. Les Grottes de Grimaldi. Monaco, 1906, t. 2.

==311

аналогий современным расовым типам. Аналогии эти устанавливались, конечно, «на глазок», на основе тех весьма приблизительных представлений о соответствии вариаций краниологических (черепных) и кефалометрических (размеры головы) признаков, которые господствовали в антропологической литературе конца XIX — начала XX в. Информация, извлекаемая из исследований такого рода, была, естественно, весьма субъективна, и главный ее недостаток состоял в том, что эта крайняя субъективность не осознавалась или осознавалась лишь частично. Предполагалось, что антропологический материал дает точные сведения генетического и исторического порядка. Уточнение результатов в области палеоантропологии осуществлялось в первую очередь не с помощью накопления новых данных, то есть увеличения объектов исследования — численности палеоантропологических серий, а на пути увеличения числа измерений. В этом выразилось стремление добиться на черепе такой же полноты морфологической характеристики, как и при изучении современного населения. Венгерский антрополог А. Тёрок, один из основателей антропологии в Венгрии, бывший, кстати сказать, страстным пропагандистом индивидуальной диагностики, то есть определения расового типа индивидуума, довел число измерений на черепе до нескольких тысяч. Ясно, что такая подробность программы измерений не способствовала накоплению новых данных, а скорее тормозила его.

Постепенное проникновение простейших количественных методов в антропологию привело к подсчету процентного содержания выделенных в современных популяциях или в палеоантропологических сериях типов. Процентные характеристики отражали число индивидуумов, отнесенных к тому или иному типу. На первый взгляд такая процедура приводила к увеличению плотности информации, так как она позволила вести сравнение отдельных групп, пользуясь точными цифрами, но метод получения этих цифр — выделение типов — отражал индивидуальный опыт исследователя, его личные представления о систематике антропологических типов и потому все равно был субъективен. Концепция продолжала оставаться простым эмпирическим обобщением: индивидуум — носитель расовых свойств, раса — арифметическая сумма индивидуумов, следовательно, чтобы разложить ее на составляющие элементы, нужно спуститься с группового уровня на индивидуальный. Значительный шаг по пути теоретического обоснования концепции расы как суммы индивидуумов или, как ее часто называют, индивидуализирующей (типологической) концепции расы сделал известный польский исследователь Я. Чекановский. Он подвел под нее генетическую основу, выдвинув положение о наследовании расовых признаков целым комплексом. Отдельные расовые типы рассматривались как доминантные, или рецессивные, и на них была распространена гипотеза Т. Бернштейна о типе наследования групп крови системы АВО. Таким об-

==312

разом, от фенотипа был сделан переход к генотипу, то есть подведена точная генетическая база под исследования, в которых выводы о генезисе антропологических типов делались до этого, строго говоря, без точного генетического обоснования. Это достижение было закономерной реакцией на плодотворное развитие генетических исследований. Нужды нет доказывать, что взгляды Я. Чекановского полностью противоречили генетическим данным. Неправомерно было рассматривать характеристику расы как один признак и считать, что все отличающие расу морфологические особенности передаются по наследству целым комплексом; положение о независимом наследовании отдельных признаков, отражающем независимое комбинирование отдельных генов, стало одним из краеугольных камней генетики с самых первых шагов ее развития. Неправомерно было поэтому и перенесение на исследования расовых признаков гипотезы Т. Бернштейна, предложенной для принципиально иных явлений. Но в рамках неверных исходных предпосылок концепция Я. Чекановского была строго логична и внутренне непротиворечива, что и обеспечило ей долгую жизнь и широкое распространение.

Методикой Я. Чекановского пользовались и до недавнего времени разделяли его концепцию расы почти все польские исследователи, многие антропологи в Чехословакии и Венгрии. Если же и предлагались какие-то отклонения от предложенной им схемы расового анализа, то они касались частностей и совсем не затрагивали положенное в основу этого анализа понимание расы как суммы индивидуумов. Сам автор концепции, не меняя ее основных теоретических предпосылок, чутко следил за критикой развитых им методических приемов анализа антропологических материалов, постоянно вносил в них некоторые изменения, в идейном отношении второстепенные, и вообще совершенствовал и пропагандировал свои взгляды на протяжении всей жизни. Многие его последователи обратили особое внимание на доказательство основного постулата в концепции Я. Чекановского — наследования расовых признаков целым комплексом. Усложнился в последних работах самого Я. Чекановского, его соратников и учеников и статистический аппарат анализа. Но понимание расы в целом осталось без изменений. Между тем в критических статьях, посвященных Я. Чекановскому и его последователям (в антропологической литературе это объединение называют часто львовской школой, так как сам Я. Чекановский долго преподавал во Львове), в которых, надо сказать, не было недостатка, была убедительно показана не только математическая некорректность большинства используемых львовской школой приемов и основанных на них выкладок (это, в конце концов, дело хотя и важное, но поправимое), а и противоречие главных теоретических постулатов концепции Я. Чекановского основным современным достижениям популяционной биологии и генетики. Поэтому в це-

==313

лом предпринятую им попытку подвести генетический фундамент под теорию расы как суммы индивидуумов следует считать неудачной.

Каково современное состояние этой теории, многочисленны ли ее адепты, имеются ли среди них ее последовательные защитники? На последний из этих вопросов нельзя дать однозначного ответа — некоторые антропологи старшего поколения разделяют эту концепцию, иногда сознательно, иногда интуитивно, но среди них трудно назвать исследователей, которые бы делали это с такой же последовательностью и внутренней логикой, как представители львовской школы и ее основатель. В самом деле, сейчас практически невозможно, не вступая в элементарные противоречия с генетическими представлениями, разделять и пропагандировать идею наследования расовых признаков целым комплексом, поэтому нередки заявления сторонников типологической концентрации расы, что этот тип наследования сосуществует с другим — независимым. Однако они не опираются на какие-либо фактические данные, невозможно найти такие данные и в генетической литературе, поэтому заявления эти остаются беспочвенными и не спасают от критики теоретическую основу концепции расы как суммы индивидуумов. Она все больше приобретает характер анахронизма и отходит в историю антропологической науки.

Внутригрупповая и межгрупповая изменчивость

Впервые на различие этих двух явлений обратили внимание английские биометрики — ученики К. Пирсона,— работавшие в начале века. До них предполагалось, что не только вариации любых признаков внутри отдельной популяции управляются законом нормального распределения, для открытия и обоснования которого особенно много было сделано Э. Кэтли и основателем английской биометрической школы К. Пирсоном, но что этот же закон действителен и для средних, характеризующих популяции. Между тем реальность оказалась много сложнее, и пониманию этой сложности положил начало сам К. Пирсон и его соратники. Ими было вычислено большое число внутригрупповых корреляций между отдельными признаками во многих популяциях. Оказалось, что если выбирать относительно гомогенные популяции (о строгой гомогенности говорить не приходится, так как ее, по-видимому, вообще нет в органической природе на популяционном уровне и тем более нет в демографической структуре общества), то коэффициенты внутригрупповой корреляции между одноименными признаками в них одинаковы по направлению и близки по абсолютной величине. В них находят выражение одинаковые в целом для человечества законы вариаций изменчивости любых морфофизиологических особенностей. Если же вычислять коэффициенты межгрупповой корреляции тех же признаков, то они час-

==314

Понятие расовой изменчшикι и

то очень значительно отличаются по своей абсолютной величине от внутригрупповых, а иногда отличаются от них и по направлению. Это хорошо фактически обоснованное наблюдение открыло новую антропологическую проблему, но она не была объяснена сколько-нибудь удовлетворительно в первых посвященных ей работах.

Заслуга этого объяснения принадлежит Е. М. Чепурковскому '. Он убедительно показал, что отличие межгрупповых коэффициентов корреляции от внутригрупповых обязано своим появлением тому обстоятельству, что отдельные популяции группируются в более крупные общности по своим собственным законам, что межгрупповая изменчивость представляет собой функции процесса расообразования и принципиально отличается от внутригрупповой, что она определяется конкретной историей популяций и отражает популяционно-генетические закономерности (Е. М. Чепурковский не употреблял этой терминологии, так как она появилась позже) в гораздо большей мере, чем закон нормального распределения, который действует тогда, когда число факторов, влияющих на изменчивость, стремится к бесконечности, а действие каждого отдельного фактора стремится к нулю. После этой работы Е. М. Чепурковского стало совершенно очевидно, что раса, если можно так выразиться, не внутригрупповое, а межгрупповое понятие. Этим был нанесен сильнейший удар представлению о расе как о простой сумме индивидуумов. Дальнейший шаг по пути понимания специфики межгрупповой изменчивости был сделан советским антропологом А. И. Ярхо 2. Общую теорию он сумел приспособить к конкретным требованиям расового анализа, приблизить ее к непосредственным практическим задачам расоведения, чем внес значительную ясность в конкретизацию самого явления. А. И. Ярхо показал, что если при анализе антропологического типа отдельной популяции выявляется отличие ее по внутригрупповым коэффициентам от других родственных или географически близких популяций, если эти коэффициенты сближаются с межгрупповыми, то исследуемая популяция не является гомогенной, имеет сложное происхождение из нескольких элементов, которые еще сохранили свою специфику и могут быть внутри этой популяции выявлены. Последнее обстоятельство следует особо подчеркнуть, так как при однократном смешении уже в первом поколении в соответствии с известным генетическим законом Харди — Вайнберга устанавливается определенное соотношение генов, повторяющееся во всех последующих поколениях, иными словами, устанавливается генное, а следовательно, и фенотипическое равновесие. Составляющие негомогенную популяцию компоненты

' Tschepourkoipsky E. Contribution to the study of interracial correlation.— Biometrica, 1905, vol. 4, part 3.

См.: Ярхо А. И. О некоторых вопросах расового анализа.— Антропологический журнал, 1934, № 3. ^

==315

можно выявить, следовательно, при наличии смешения. А. И. Ярхо продемонстрировал это на ряде красноречивых примеров. Так, длина и ширина черепной коробки связаны между собой положительной внутригрупповой корреляцией, приближающейся к 0,5. Межгрупповая корреляция между этими признаками, как правило, отрицательная. Понижение коэффициента корреляции внутри какой-нибудь группы по этим признакам и тем более превращение его из положительного в отрицательный свидетельствуют о распаде внутригрупповых связей и смешанном происхождении группы. Это последнее тем более вероятно, если такой распад имеет место не в двух, а в нескольких признаках. А. И. Ярхо мастерски использовал такой анализ при рассмотрении происхождения многих народов Средней Азии и Кавказа.

Встает вопрос о конкретных формах межгруппового распределения антропологических признаков, то есть о степени отклонения межгруппового распределения от внутригруппового. Для внутригруппового распределения преобладающее действие нормального закона было после Э. Кэтли и К. Пирсона аргументировано неоднократно по отношению к измерительным трансгрессивным признакам, последнее ограничение следует особо подчеркнуть, так как для альтернативно изменяющихся признаков, то есть признаков с дискретной изменчивостью, законы внутригрупповой изменчивости будут, конечно, другие. Отмеченные исключения из этого правила не меняют основной закономерности, так как они касаются таких признаков, как, например, вес; известно, что последний в высшей степени подвержен действию внешних условий и, кроме того, резко изменяется вслед за изменением обмена веществ в старческом возрасте, поэтому и внутригрупповое распределение веса в ряде случаев резко отклоняется от нормального. Для межгруппового распределения в общебиологической литературе предложено пока две модели — модель Е. С. Смирнова ', исходящая из возможности распространения закона нормального распределения и на межгрупповые вариации, и знаменитый закон гомологических рядов в наследственной изменчивости Н. И. Вавилова, опирающийся на представление о параллельных рядах изменчивости. Из того факта, что межгрупповые корреляции не соответствуют внутригрупповым, еще не следует, что межгрупповые распределения признаков, для которых вычислены эти корреляции, также непременно отличаются от внутригрупповых. Но в целом межгрупповое распределение различных признаков в пределах разных видов еще ждет своего исследования.

' Smirnov E. Probleme der exakten Systematik und Wege zu ihrer Losung.—· Zoologischer Anzeiger, 1924, B. 61.

==316

Раса как популяция

Отход от концепции расы как суммы индивидуумов произошел вследствие больших успехов генетики, в частности антропогенетики, особенно популяционной. После первых популяционно-генетических наблюдений в работах К. Пирсона, Г. Харди и У. Вайнберга дальнейшее движение мысли в области популяционно-генетической теории, обязанное фундаментальным трудам С. С. Четверикова, Н. П. Дубинина и Д. Д. Ромашова, А. С. Серебровского в СССР, С. Райта в США, Р. Фишера и Дж. Холдейна в Англии, оказало огромное влияние на все сферы эволюционной биологии, изменило и значительно конкретизировало прежние представления о формах действия естественного отбора, привело к открытию эффекта дрейфа генов, вызвало громкий резонанс за пределами собственно биологических дисциплин, в том числе и в антропологии. В американской литературе принято считать началом нового подхода к расе 1950 год, когда в США состоялся симпозиум по количественной биологии, на котором было продемонстрировано большое количество фактов, свидетельствующих о быстром изменении расовых признаков и о популяционно-генетических эффектах в расообразовании. В советской антропологической литературе, однако, основы популяционно-генетической концепции расы были сформулированы еще до Великой Отечественной войны В. В. Бунаком в статье, опубликованной в 1938 г. В этом факте приоритета советской антропологической науки нашел отражение замечательно высокий уровень генетических исследований и теоретической мысли в области генетики в нашей стране в 30—40-х годах.

В чем же состоит популяционный подход к расе в отличие от индивидуально-типологического? Коротко говоря, он состоит в том, что раса рассматривается не как простая сумма индивидуумов, а как самостоятельное образование, имеющее свою собственную структуру и несводимое только к количественному эффекту увеличения числа индивидуумов. Признаки в пределах расы складываются в иные сочетания по сравнению с индивидуумом, как показывает рассмотренное выше вычисление межгрупповых и внутригрупповых корреляций, а значит, изменчивость индивидуума не может служить мерилом групповой изменчивости. Индивидуум не отражает в своей морфологии и физиологии расовых свойств или отражает их лишь в слабой степени. Таким образом, раса представляет собой не индивидуально-типологическое, а групповое понятие, что и находит отражение в представлении о расе как о популяции, то есть как о совокупности индивидуумов, управляемой не суммарными эффектами увеличения численности индивидуумов, а своими собственными популяционно-генетическими закономерностями. Это представление впитало в себя все достижения генетической теории и практики, прежде всего доказанный

==317

многими экспериментальными исследованиями постулат о преимущественно независимом комбинировании генов при наследовании, особенно когда речь идет о передаче по наследству количественных признаков, управляемых согласно общим представлениям многими независимыми генами. Постулат этот, как известно, не является абсолютным. Но во-первых, все случаи отклонения от независимого наследования поддаются учету, иногда даже количественному, во-вторых, они второстепенны по сравнению с первичным независимым комбинированием генов, как бы накладываются на него, представляют собой сопутствующие явления, и роль их, во всяком случае, не может считаться преобладающей. Отсюда и скептицизм по отношению к утверждениям о комплексном наследовании расовых признаков, о чем говорилось в первом разделе этой главы, и отрицательное отношение к основанному на них индивидуально-типологическому подходу к расе.

Новое понимание расы соответствует не только генетическим, но и общебиологическим представлениям. Давно уже и в ботанике, и в зоологии дифференциация и определение внутривидовых единиц (микросистематика) производятся не по единичным объектам, а на групповых материалах, изучение внутригрупповой изменчивости составляет основу этой операции. Недаром популяционное понимание расы защищалось и развивалось на первых порах в основном биологами-эволюционистами и генетиками, например Т. Добржанским. Некоторые из них доходят в отрицании прежних представлений до крайности и вообще отрицают за определенным комплексом расовых особенностей возможности распространения за рамки отдельной популяции, иными словами, приравнивают расу и популяцию друг к другу, другие более осторожны и считают возможным сохранить термин и понятие расы как явления, охватывающего группу популяций. Первая точка зрения последовательна, но ей противоречит очевидный факт обширных ареалов многих расовых признаков, явно охватывающих многие популяции и тем не менее группирующихся в комплексы, то есть в конечном итоге в локальные расы. Поэтому вторая точка зрения, по-видимому, ближе к истине. Но и в соответствии с ней раса — текучая, изменчивая категория, интенсивная динамика которой удачно подчеркнута в афористическом определении ее как «эпизода в эволюции»' . А изменение расовых признаков происходит не только в результате внешних для них, так сказать, экзогенных влияний, смешения например, но и внутренних для популяции процессов — направленного изменения признаков во времени (включая и дрейф генов), перестройки процессов роста и т. д.

Совершенно закономерно изменение методических приемов в расоведении при распространении популяционной концепции

' Hulse F. Race as an evolutionary opisode.— American anthropologist, 1962, vol. 64, N 5.

==318

расы, тем более что она завоевала большое число сторонников и даже в какой-то мере официально узаконена резолюциями совещаний экспертов ЮНЕСКО по расовой проблеме, имевших место в августе 1964 г. в Москве и в сентябре 1967 г. в Париже. Последнее даже не совсем правомерно, так как спорные научные вопросы (а теория расы, конечно, пока не отлилась в законченные формы) не решаются голосованием и постановлениями. Но так или иначе, популяционный подход к изучению изменчивости у человека стимулировал и продолжает стимулировать поиски все более совершенных способов выделения элементов, входящих в состав популяции, а также разработку разнообразных приемов определения суммарных расстояний между группами по фенотипу (для всех морфофизиологических признаков) и по генотипу (для признаков с точно изученной наследственностью и детерминированных наследственно небольшим числом генов).

Географический критерий расовой изменчивости

Многообразные типы внутри человечества, выделяемые по морфофизиологическим вариациям, было трудно достаточно четко разграничить до появления фундаментальных работ В. В. Бунака, убедительно показавшего, что единственными существенными критериями их разграничения являются характер связи между признаками, по которым выделяются типы, и закономерности их географической изменчивости. Комплексы тесно связанных между собой морфофизиологических признаков, выражающих общие тенденции интеграции человеческого организма, лежат в основе выделения конституциональных габитусов ' . Такие признаки не имеют, как правило, закономерного географического распространения, варьируют более или менее мозаично. Независимые или слабо зависимые друг от друга в морфофизиологическом отношении признаки, но, наоборот, закономерно варьирующие географически, в комплексах образуют расы. Поэтому конституциональный габитус — в большей мере морфофизиологическое, нежели географическое понятие, географический момент играет в характеристике конституции подчиненную роль, раса — в первую очередь географическое понятие. В этом кардинальное и основное различие конституционального габитуса и расы. Этим же определяется преимущественное внимание, уделяемое расовому моменту в исторической антропологии, так как именно раса в своем развитии наиболее тесно связана с историей' и географией человечества. В общей биологии давно идет жаркий спор о том, каким процессом нужно считать видообразование и формирование внутри вида низших таксономических категорий — аллопатрическим (дифференциация популяций только на географической основе), ' Габитус — внешний вид, телосложение, конституция.

==319

симпатрическим (дифференциация популяций на одной и той же территории лишь вследствие приспособления к разным условиям среды) или смешанным — и тем и другим. В настоящее время после сводных работ Дж. Хаксли, А. Кэйна и Э. Майра преобладание аллопатрического видо- и расообразования у животных вряд ли может вызвать серьезные сомнения. У человека в расообразование вмешивается новый серьезный фактор помимо географической среды — социальная изоляция (языковая, религиозная, социальная в узком смысле слова, принадлежность к тому или иному общественному классу или общественной группе). Казалось бы, это создает мощную предпосылку для симпатрического расообразования. И действительно, в Индии, например, лица, принадлежащие к разным кастам, различаются в своих антропологических особенностях в результате различного происхождения этих каст. Но такой характер дифференциации расовых особенностей составляет небольшой процент по отношению к процессам расообразования в целом. Да и в этом случае он географически ограничен рамками определенной территории, хотя и обширной, и поэтому симпатрический процесс и здесь играет второстепенную роль по отношению к аллопатрическому. Изложенное выше понимание расы как географической комбинации независимых, или почти независимых, в морфофизиологическом отношении признаков дает возможность использовать антропологический материал для дальнейшей аргументации аллопатрической концепции расообразования.

Примеры географической изменчивости у человека очень многочисленны и охватывают как раз те признаки, по которым выделяются расы. В первую очередь речь идет, конечно, о возможности распространения на человека экологических правил, — установленных на животных. После длительной дискуссии на эту тему вопрос можно считать решенным в положительном смысле. Более того, помимо экологических правил Д. Аллена, К. Бергмана и К. Глогера для человека было установлено новое правило А. Томсона и Л. Бакстона, выражающее зависимость ширины носа от климатических показателей '.

Согласно правилу К. Бергмана наблюдается, как известно, зависимость между температурой среды и размерами тела гомотермных животных: на севере и юге, в районах сурового арктического и антарктического климата, размеры тела больше, чем в тропической зоне. По-видимому, это есть высшее выражение и следствие общих закономерностей терморегуляции организма, хотя никто еще, насколько мне известно, не суммировал всех относящихся к этому вопросу фактов по отношению к человеку и не рассмотрел их под единым углом зрения. Применительно к популяциям человека аналогичное соотношение продемонстрировано

' Schwidetzky I. Neuere Entwicklungen in der Rassenkunde des Menschen In.: I. Schwidetzky (Herausgeber). Die neue Rassenkunde. Stuttgart, 1962.

К оглавлению

==320

сразу для нескольких признаков — длины тела, веса, поверхности тела. Каждый из этих признаков в отдельности может служить показателем общих размеров тела. Межгрупповые корреляции этих показателей со среднегодовыми температурами обнаруживают закономерный характер и высокую степень связи между ними: и длина тела, и вес, и поверхность тела связаны со среднегодовой температурой отрицательной корреляцией, из чего следует, что в среднем малорослые группы человечества встречаются чаще в центральном поясе ойкумены, чем на ее северных и южных окраинах. А это как раз и есть то явление, которое постулируется правилом К. Бергмана.

Правило Д. Аллена в отличие от предыдущего трактует связь с климатом не размеров, а пропорций тела гомотермных животных: в холодном климате они имеют укороченные конечности и отличаются более плотным сложением. Общий энергетический баланс организма, поддержание необходимого уровня терморегуляции находят, очевидно, выражение не только в размерах тела, но и в соотношении отдельных его компонентов. У человека сопоставление измерений, характеризующих пропорции тела, с климатическими характеристиками обнаруживает довольно тесную связь между ними, подобно той, которая существует у животных: те группы человечества, которые проживают в условиях тропического климата, отличаются в среднем удлиненными пропорциями и менее плотным сложением, проживающие в умеренном и холодном поясах — более плотным сложением и укороченными пропорциями тела. Наиболее четко эта зависимость видна в так называемом индексе скелии, то есть в отношении высоты тела сидя к росту; это соотношение как раз отражает в наибольшей степени длину нижних конечностей (а она связана с длиной рук прямой и достаточно тесной корреляцией) относительно длины туловища. Любопытно, что недавно зависимость, выражаемая правилом Д. Аллена, была перенесена на ископаемого человека; Э. Тринкаус сделал интересную попытку объяснить укорочение дистальных отделов нижних конечностей у неандертальцев (неандертальцы отличались плотным сложением и относительно короткими ногами) уменьшением теплоотдачи при передвижении по глубокому снегу '.

Правилом К. Глогера устанавливается интенсивность окраски в зависимости от географической широты местности: чем ближе к тропикам, тем окраска интенсивнее. Абсолютно то же соотношение характерно и для человека. И цвет кожи, и цвет волос и глаз закономерно светлеют по мере перехода от тропического пояса к умеренным зонам в обоих полушариях, а затем и к поясам холода. Имеющиеся отклонения от этого правила (а оно, так же как и предыдущее, имеет статистический характер и может

Trinkaus E. Neanderthal limb proportions and cold adaptation.— In: Aspects f human evolution. London, 1981.

11 В. П. Алексеев

==321

быть установлено не при парном сопоставлении групп из тропической и, скажем, умеренной зон, а лишь на большом материале, отражающем изменчивость пигментации в десятках популяций) легко объяснить поздними переселениями людей из другой климатической и ландшафтной зоны (эскимосы в Гренландии и на Аляске, лопари в Скандинавии и т. д.). Любопытно отметить, что наиболее тесна связь пигментации с климатическими факторами в зависимости от широтной зональности на территории Европы и Америки, где эта зональность носит наиболее закономерный характер и где современное расселение народов в наибольшей мере отражает этапы первоначального заселения территории современным человеком.

Специально установленное для человека правило А. Томсона и Л. Бакстона привлекает особое внимание потому, что оно фиксирует зависимость от климата такой особенности, которая практически слабо развита у животных и составляет отличительную принадлежность человеческого лица, истинно человеческий признак. Зависимость ширины носа от среднегодовой температуры и солнечной радиации, от географической широты местности опять статистическая, как и во всех предыдущих случаях. Максимальная ширина носа в среднем характеризует те группы человечества, которые расселены в тропическом поясе, минимальные величины зафиксированы у населения Скандинавии, северо-восточной оконечности азиатского материка, Аляски, Гренландии и Огненной Земли. Наиболее четко эта зависимость представлена, как и в случае с пигментацией, на территории американского континента.

Географическая изменчивость с относительно строгой концентрацией однородных вариаций в определенных зонах выявлена и для многих других расовых признаков — размеров головы и лица, интенсивности развития и формы волосяного покрова, групповых факторов крови, белковых фракций сыворотки, вкусовой чувствительности к фенилтиокарбамиду, вариаций ладонных линий и пальцевых узоров. Географические закономерности распространения каждой из этих групп признаков специфичны и часто не совпадают друг с другом не только в крайних вариантах, но и в границах концентрации тех или иных вариаций. Этим в значительной степени объясняется нигилизм по отношению к морфологическим признакам после развития физиологической антропологии и выявления признаков с точно фиксированными законами наследственной передачи, а заодно и к выделенным с помощью этих признаков расовым категориям, нигилизм в рядах генетиков — крайних сторонников популяционной концепции расы, отрицающих вообще ее реальное существование (о неправомерности такой точки зрения только что говорилось). Однако такая несопоставимость не снимает основного значения географического критерия для расовой изменчивости, она только свидетельствует о значительно более дробной дифференциации челове-

==322

чества на расовые варианты, чем предполагалось до сих пор, и о сложных путях исторической реализации этой дифференциации. Соответственно этому географический критерий является основным и в расовом анализе '.

Антропологический анализ любой территории в целях выявления исторического родства населяющих эту территорию народов начинается поэтому с рассмотрения географической изменчивости. Чем однороднее ареал любого признака, тем, очевидно, он устойчивее в генетическом отношении (при неясной наследственной основе многих морфологических признаков это априорное интуитивное предположение, никем строго не доказанное, но вероятное, дает единственную основу для перехода от фенотипа к генотипу), тем, следовательно, важнее генетически сходство и различия по этому признаку между группами. Некоторые антропологи полагают, что обширность и однородность ареала любого признака свидетельствует о его древности 2. В связи с этим правомерно было обращено внимание на то обстоятельство, что такая экстраполяция изучения географии изменчивости на ее историю справедлива только в том случае, если закономерный характер изменчивости по одним признакам сопровождается географической дисперсностью, или чересполосностью, распределения других признаков 3. В противном случае мы имеем дело не с ранними этапами расообразования, а как раз с поздней миграцией. Яркий пример тому — закономерный характер географической изменчивости на всех тех территориях, которые были заселены после эпохи великих географических открытий европейцами. Ареалы характерных признаков европеоидной расы очень обширны вследствие интенсивности миграций европейского населения, последовавших за эпохой великих географических открытий. Ни о какой древности формирования признаков они, однако, не свидетельствуют.

Последняя тема, которую нужно затронуть в этом разделе,— отношение возрастной изменчивости к географической. Те морфологические различия, которые обнаруживаются между взрослыми индивидуумами отдельных популяций, в конечном итоге представляют собой функцию разной энергии роста. Несмотря на об-

' См.: Чепурковский Ε. Μ. Географическое распределение формы головы и цветности крестьянского населения преимущественно Великороссии в связи с колонизацией ее славянами.— Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1913, т. 124, вып. 2; Он же. Материалы для антропологии России (Опыт выделения типов по географическому методу). М., 1917; Он же. Очерки по общей антропологии.— Труды Дальневосточного университета. Владивосток, 1924, т. 1, кн. 3.

2 См.: Дебец Г. Ф. Антропологические исследования в Камчатской области.— Труды Института этнографии АН СССР (Новая серия). М., 1951, т. 17.

3 См.: Левин М. Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока.— Труды Института этнографии АН СССР (Новая серия). М., 1958, т. 36.

==323

ширные работы, посвященные возрастной изменчивости вообще, несмотря также на огромное количество статей о возрастной изменчивости расовых признаков, уже собранных к настоящему времени и продолжающих пополняться, пока не удалось уловить четких закономерностей в возрастной динамике отдельных признаков. Единственное исключение, в известной мере рассеивающее пессимизм в оценке результатов всех уже проведенных исследований,— установление Я. Я. Рогинским разной динамики расовых признаков у представителей больших рас, хотя оно и нуждается в дополнительном подтверждении. Таким образом, до использования высказанного около 50 лет тому назад пророчества А. И. Ярхо о возможности сопоставления рас «по кривым возрастной изменчивости» пока еще далеко. Географический критерий как основа расовой изменчивости может быть сейчас с уверенностью распространен лишь на вариации признаков взрослых форм.

Приспособительный характер расовой изменчивости и очаги расообразования

Справедливость экологических правил по отношению к человеку сама по себе свидетельствует о том, что адаптивный фактор играет значительную роль в расообразовании. Однако многократно указывалось на приспособительное значение и других расовых признаков — курчавоволосость негров и характерную для населения тропической зоны удлиненную высокую черепную коробку, уплощенность лица и строение века у монголоидов, о чем писали многие авторы, начиная с И. Канта, необычайно узкий нос эскимосов. Физиологическим признакам в этой связи уделялось мало внимания, но все же... Скорость кровотока у эскимосов при понижении температуры приблизительно вдвое больше, чем у европейцев, что помогает им сохранить тепловой баланс организма на определенном уровне и оберегает от переохлаждения. Факты, говорящие о приспособительных изменениях в величине легких и интенсивности кислородного обмена, засвидетельствованы для народов северных районов Анд, проживающих на больших высотах.

^ Особенно важны, однако, в связи с проблемой адаптивности физиологических признаков наблюдения, показывающие Приспособительный характер вариаций групповых факторов крови. Таких наблюдений, концентрирующихся, правда, преимущественно вокруг системы АВО, накопилось к настоящему времени довольно много. Все они говорят об избирательном характере разных заболеваний в зависимости от той или иной группы крови, о разной предрасположенности носителей групп крови системы АВО к заболеваниям, определяемой групповой принадлежностью. А среди заболеваний, которым подвержен человеческий организм, большое место занимают природно-очаговые заболевания, изученные Е. Н. Павловским и его школой, а также разнообразные эндемии,

==324

опять приуроченные к географической среде (весь этот комплекс заболеваний вызывает сейчас исключительный интерес в связи с разработкой теории медицинской географии). Факты и наблюдения такого рода привлекли к себе внимание сравнительно недавно, но они открыли новую главу и в изучении биохимической, а также физиологической эволюции человеческого организма, и в понимании роли естественного отбора в современных человеческих популяциях, и в объяснении, наконец, огромного многообразия белковых фракций сыворотки и антигенных факторов эритроцитов. Главное же — они почти наверняка свидетельствуют о том, что такая избирательная реакция на воздействия среды, в том числе и на болезнь, типична и для других эритроцитарных систем крови, вообще для многих биохимических свойств, что сразу же намного расширяет сферу адаптивной изменчивости человека.

В известной монографии Л. А. Зильбера «Основы иммунологии», изданной в 1958 г., суммировано большое число данных об иммунитете представителей разных рас к различным заболеваниям. Автор приходит к выводу, что он приблизительно одинаков, но приводимые им самим сведения не укладываются в этот вывод и скорее говорят об обратном — о разной иммунологической реактивности организма у представителей различных рас, невосприимчивости, например, негроидов ко многим инфекционным заболеваниям, распространенным в тропической зоне, и, наоборот, о значительной восприимчивости к новым инфекциям, принесенным европейцами или встречающим негров при переселении за пределы африканского материка. Общеизвестны опустошения, произведенные среди первобытных народов, не соприкасавшихся с цивилизацией, болезнями, которые принесли европейцы. Перечисленные факты говорят о том, что адаптивный фактор играл и играет большую роль в формообразовании у человека, что человеческий организм активно приспосабливается к самым разнообразным особенностям внешней среды. Но не менее важно и другое — географический характер адаптации, приуроченность разных адаптивных реакций к различным в климатическом, ландшафтном, медико-географическом отношении районам. Эти реакции охватывают, как мы убедились, и морфологические, и физиологические, и тонкие биохимические свойства человеческого организма, характерны для него в целом, составляют существенный компонент изменчивости человека вообще.

Прежде чем сделать из этого факта дальнейшие выводы применительно к процессу расообразования, законно спросить, в какой мере наследственны все перечисленные признаки и не идет ли речь о паратипической изменчивости — совокупности наследственных модификаций? Если сомнения в строго наследственном характере групп крови и белков сыворотки, многих других физиологических признаков исключены предшествующими генетическими

==325

исследованиями, мало обоснованы они и для степени и направления иммунологических реакций на различные заболевания, то для морфологических признаков вероятность таких сомнений повышается: все эти признаки менее автономны, более обусловлены в своем развитии средовыми влияниями, чем физиологические особенности. Однако помимо того, что их в основном наследственный характер доказывается многими посемейными исследованиями, о передаче по наследству особенностей морфологического типа и пигментации если и не в отдельных индивидуальных случаях, то от поколения к поколению в целом можно судить на основании ряда косвенных соображений. Первое из них — исключительное постоянство физического типа человека во времени, зафиксированное многими палеоантропологическими исследованиями. Эта стабильность типа характерна не для веков или тысячелетия, а для нескольких тысячелетий. Такая стабильность основных особенностей строения лица и тела охватывает приблизительно семь тысячелетий на территории Египта и Нубии, пять-шесть тысячелетий в Северном Китае, три-четыре тысячелетия на территории Армении. В Египте можно проследить и преемственность в типичной интенсивности пигментации начиная с эпохи Древнего царства. Второе, что говорит о наследственной обусловленности морфологического типа,— промежуточное положение антропологических особенностей народов смешанного происхождения между исходными группами. Это народы западной Сибири и Казахстана, частично Средней Азии на азиатском материке, народы Северной Африки и, возможно, Эфиопии — на африканском, народы Пиренейского полуострова в Европе. Аналогичные данные собраны и для народов, образовавшихся сравнительно недавно вследствие позднего смешения европейцев с населением других материков. Итак, все перечисленные особенности человеческого организма, о которых шла речь в предыдущем разделе и в которых выявлено приспособление к условиям среды в широком смысле слова (для физиологических признаков в это понятие входит и определенная степень устойчивости к инфекционным заболеваниям), оказываются в той или иной мере наследственными. Следовательно, речь идет действительно об адаптивных свойствах человеческого организма, претерпевших под влиянием и в процессе приспособления к среде глубокую внутреннюю перестройку, затрагивающую и гены, а не о модификациях — кратковременных фенотипических сдвигах часто акклиматизационного характера.

Неразрывная связь со средой, с одной стороны, неоднородность последней и, следовательно, разнообразие ее влияний на расообразование, с другой, создают предпосылки для территориальной сегментации процесса расообразования. Выделяются территории с разной интенсивностью и разным направлением расообразовательного процесса, которые получили название очагов расообра-

==326

Понятие расовой изменчивости

зования '. Этот термин больше отражает сам характер расообразовательного процесса (его распространение в пространстве), чем предложенный Н. И. Вавиловым 2 термин «центр расообразования или формообразования», и поэтому предпочтительнее. Неразработанность исторической геногеографии человека пока не дает возможности охарактеризовать очаги расообразования с генетической точки зрения как области накопления доминантных или рецессивных мутаций, подобно тому как это было сделано Н. И. Вавиловым для культурных растений, или позволяет сделать это лишь в малой степени 3. Поэтому они могут быть выделены и охарактеризованы в основном лишь по специфике фенотипической изменчивости — как зоны наибольшего расхождения между внутригрупповой и межгрупповой изменчивостью, определенных географических сочетаний признаков, что устанавливается с помощью изучения современного населения, наконец, зоны наибольшего постоянства этих характеристик во времени, фиксируемых палеоантропологически. Очаг расообразования не только географическое, но и хронологическое понятие. Поэтому создание законченной системы очагов расообразования предполагает не только выяснение картины размещения их в пространстве, но и последовательности этапов их возникновения. В зависимости от древности возникновения могут быть выделены первичные, вторичные, третичные, четвертичные и т. д. очаги расообразования. Эта последовательность — сложное явление, пока недостаточно понятое из-за отсутствия нужных данных — палеоантропологических, археологических, историко-генетических и др. Определение древности и характера формирования многих очагов опирается на косвенные данные и далеко от желаемой точности. Но общие контуры процесса территориальной дифференциации расообразования во времени могут быть восстановлены уже сейчас, чему автор посвятил специальную книгу 4.

Модусы расообразования

Расообразовательный процесс в связи с дискретностью основных влияющих на него характеристик среды является не только прерывистым в пространстве. Эта дискретность, а также создаваемая общественным развитием и динамикой средств общения (языка) социальная изоляция приводят к разным закономерностям расообразования в различных областях ойкумены. Эти разные

' См.: Алексеев В. П. Выступление на симпозиуме «Факторы расообразования, методы расового анализа, принципы расовых классификаций».— Вопросы антропологии, 1965, вып. 20.

2 См.: Вавилов Н. И. Избранные труды. М.— Л., 1965, т. 10.

3 См.: Вавилов Н. И. Географические закономерности в распределении генов культурных растений.— Труды по прикладной ботанике и селекции. Л., 1927, т. 17, вып. 3.

4 См.: Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974.

==327

==328

Понятие расовой изменчивости

Географическое распределение очагов расообразования е — восточный первичный, w — западный первичный, Î — азиатский прибрежный вторичный, 1 — североамериканский третичный, la — тихоокеанский четвертичный, 16 — атлантический четвертич ный, 2 — центрально южноамериканский третичный, 2а — калифорнийский четвертичный, 26 — центральноамериканский четвертичный, 2в — андский четвертичный, 2г - амазонский четвертичный, 2д — патагонский четвертичный, 2в — огнеземельский четвертичный, II — азиатский континентальный вторичный, 3 — юго-восточноазиатский третичный, За — островной четвертичный, 36 — материковый четвертичный, 4 — восточноазиатский третичный, 4а — дальневосточный четвертичный, 46 — амуро-сахалинский четвертичный, 5 — камчатско-охотско-сахалинский третичный. Sa — берингоморский материковый четвертичный, 56 — алеутский островной четвертичный. 6 — тибетский третичный, Î — центральноазиатский третичный, Та — забайкальско-монгольский четвертичный, 76 — североазиатский таежный четвертичный, 8 — южносибирский третичный, 8а — алтаесаянский четвертичный, 86 — притяньшанский четвертичный, 8в — казахстанский четвертичный, 9 — зауральский третичный, 9а — западносибирский четвертичный, 96 — приуральский четвертичный, III — европейский вторичный, 10 — балтийский третичный, 10а — западнобалтийский четвертичный, 106 — восточнобалтийский четвертичный, 10в — Кольский четвертичный, 11 — центральноевропейский третичный, lia — центральновосточноевропейский четвертичный, 116 — западноевропейский четвертичный, 12 — средиземноморский третичный, 12а — западносредиземноморский четвертичный, 126 — балкано-кавказский четвертичный, 12в —- аравийско-африканский четвертичный, 12г — переднвазиатский четвертичный, 12д — индо-афганский четвертичный, IV — африканский вторичный, 13 — африканский тропический третичный, 13а — суданский четвертичный, 136 — восточноафриканский четвертичный, 14 — центральноафриканский третичный, 15 — южноафриканский третичный, 16 — эфиопский третичный, 17 — южноиндийский третичный, V — азиатско-африканский вторичный, IS — андаманский третичный, 19 — малакский третичный, 20 — филиппинский третичный, 21 — азиатско-австралийский третичный, 22 — меланезийский третичный, 23 — тасманский третичный, 24 — азиатскоокеанийский третичный, 25 — корейско-японский третичный

закономерности находят отражение в различной степени дифференциации антропологических общностей; в преобладании одного из факторов расообразования — смешения, изоляции, интенсивности мутационного процесса, сдвигов в эмбриогенезе и ходе возрастных изменений — в зависимости от конкретных географических и исторических условий. Эта характеристика фенотипической изменчивости — различная степень дифференциации антропологических общностей — послужила основанием для гипотезы модусов расообразования, то есть разных форм расообразования на различных территориях, в пределах тех или иных очагов расообразования '.

Для выделения модусов расообразования важны два явления, отражающие общий характер фенотипической изменчивости,— уровень дифференциации антропологических общностей и степень их морфологической или морфофизиологической специфичности. Эти явления не сводятся одно к другому, как может показаться на первый взгляд, так как первое относится в основном к признакам, а второе — в основном к их совокупностям. На основе уровня дифференциации и морфологической специфичности выделяются два модуса расообразования: модус типологической изменчивости и модус локальной изменчивости. Первый характеризуется четкой локальной приуроченностью, что дает возможность выделения

' См.: Алексеев В. П. Модусы расообразования и географическое распространение генов расовых признаков.— Советская этнография, 1967, № 1.

==329

Биологическое многообразие и единство современного человечества

географических типов с определенным ареалом и ясной морфологической, а иногда и морфофизиологической спецификой. Второму свойственны мозаичные сочетания признаков, характерные для сравнительно небольших ареалов, частое сходство комплексов вариаций даже для групп, локализованных на значительном расстоянии друг от друга. Наконец, еще один модус расообразования выделяется не по распространению изменчивости в пространстве, а по динамике ее во времени. Это модус направленной изменчивости, охватывающий не только изменение морфологических признаков во времени — брахикефализацию и долихокефализацию (то есть изменение формы головы, ее удлинение или расширение), грацилизацию и матуризацию (то есть уменьшение или увеличение массивности скелета), но и генетико-авиоматические процессы, то есть дрейф генов в определенном направлении и, как следствие этого, направленное изменение частот тех или иных признаков.

Примеры разных модусов расообразования, как и следовало ожидать, группируются в территориальном отношении в зависимости от характера географической среды и происходящих в пределах тех или иных областей исторических процессов. Примеры первого модуса типологической изменчивости — антропологический состав Кавказа или, например, Индии. На Кавказе к этому привели процессы горной изоляции и широко распространенный обычай экзогамии, а потом и многообразие языков, в Индии — социальная изоляция (касты), исключительная сложность этнической истории — наличие в прошлом многих миграционных потоков, наконец, опять-таки многообразие языков. Второй модус локальной изменчивости может быть проиллюстрирован расовыми процессами в Японии или в пределах Русской равнины. По-видимому, преобладанию локальной изменчивости в этих областях способствовали отсутствие сколько-нибудь резких географических рубежей между отдельными районами (а наличные рубежи, например расстояния между отдельными островами Японского архипелага, успешно преодолевались с помощью развития лодочного транспорта), расселение однородного в этническом отношении населения, распространение единого языка, диалектальные различия внутри которого носят подчиненный характер. Модус направленной изменчивости имел, по-видимому, место в некоторых районах Северного Кавказа и, возможно, Армении (матуризация некоторых дагестанских племен за последние столетия, некоторая матуризация современных армян по сравнению с подавляющей частью древнего населения), в северных районах Западной u Средней Сибири (антропологические особенности нганасан и долган).

С целью генетической интерпретации модусов расообразования автором этих строк была предложена гипотеза зависимости их от характера географического распространения генов расовых признаков. Модус типологической изменчивости представляет

К оглавлению

==330

собой результат резкого ограничения панойкуменного распространения генов социальными и, если можно так выразиться, механическими причинами. В основе его лежат резкие перерывы расообразовательного процесса механическими для распространения генов причинами — непреодолеваемыми географическими или социальными рубежами. В основе модуса локальной изменчивости лежит теоретическая возможность панойкуменного распространения генов. Эта возможность ограничивается только энергией преодоления расстояния, случайные причины приобретают поэтому преобладающую роль в расообразовании. Третий модус направленной изменчивости независим от геногеографии и представляет собой результат феногенетической, или ненаследственной, изменчивости для морфологических признаков, наследственная передача которых определяется многими генами, и вероятностных процессов для признаков, определяемых в своей наследственной передаче небольшим числом генов.

Расовая изменчивость в ее динамике

Переориентировка внимания современной науки на внутривидовую динамику вызвала к жизни комплекс вопросов, объединяемых понятием микроэволюции. Как известно, часто микроэволюция противопоставляется макроэволюции, то есть эволюции в традиционном смысле,— изменениям надвидового уровня. Здесь следует отметить два момента: несопоставимость масштабов и результатов микро- и макроэволюции, возможное проявление в той и в другой разных закономерностей или различной интенсивности действия одних и тех же закономерностей и развертывание эволюционного процесса на базе микроэволюционных перестроек. Второе обстоятельство вопреки первому позволяет считать внутривидовую динамику эволюционной. Надвидовая таксономия и динамика гоминид, процесс антропогенеза в целом, в том числе и проблема происхождения современного человека, выходят за пределы микроэволюции в узком смысле слова. Последняя охватывает учет изменений признаков во времени, изучение глубины внутривидовой дифференциации, структуру внутривидовой изменчивости, наконец, внешние и внутренние популяционноселективные и мутационные факторы всех этих изменений. Основным источником сведений по этим вопросам является палеоантропологический материал. При переходе к современной эпохе можно привлечь соматологические данные, но сопоставление их с палеоантропологическими затруднено. Геногеографическая информация не имеет прямой временной перспективы, и поэтому все генохронологические соображения не выходят за пределы более или менее правдоподобных гипотез.

Размах изменчивости характерных для вида признаков зависит от предшествующей его истории, широты ареала, дисперсности

==331

экологической ниши или совокупности экологических ниш, многочисленности образующих вид популяций. Современное человечество имеет длительную и сложную предшествующую историю, охватывает в своем распространении всю землю и живет поэтому почти во всех наземных экологических нишах, представленных на планете, состоит из многих тысяч, а может быть, и десятков тысяч популяций. Все эти обстоятельства должны вызывать интенсивную изменчивость и, следовательно, большую амплитуду колебаний отдельных признаков. При сравнении размаха изменчивости современного человека по гомологичным признакам с изменчивостью млекопитающих целесообразнее всего использовать данные по изменчивости черепа, так как, во-первых, он исследован лучше, чем остальной скелет, во-вторых, он развивается у всех млекопитающих по более или менее сходному пути, поэтому в его морфологии меньше отражается неодинаковая изменчивость одноименных признаков у представителей разных видов. В результате такого сравнения можно сказать, что современный человек отличается высоким уровнем изменчивости в ряду млекопитающих. Интенсивность действия отмеченных причин высокой вариабильности признаков современного вида человека изменялась на протяжении истории человечества. Площадь первобытной ойкумены подскочила в величине в период времени от верхнего палеолита до неолита. Именно за это время была освоена практически вся планета, но активность освоения труднодоступных экологических ниш, конечно, возрастала по мере развития производительных сил и прогресса техники.

Из огромной палеодемографической литературы неопровержимо вытекает, что численность человечества увеличилась, начиная с нижнего палеолита до настоящего времени, минимум в тысячу раз. Параллельно с увеличением численности имела место тенденция к увеличению популяций вследствие действия интегративных, или консолидирующих, механизмов, постепенно усиливавшихся в поздние эпохи истории человечества по сравнению с ранними. С другой стороны, достаточно мощные генетические барьеры продолжают активно действовать и в современную эпоху. Одним из таких мощных генетических барьеров являются политические границы — фактор, явно усиливающийся в своем действии с эпохи средневековья. Поэтому, хотя подсчетов числа древних популяций в разные эпохи пока не произведено, как не произведено их и для современной эпохи, нет оснований полагать, что вследствие увеличения численности популяций между их числом и численностью человечества сохраняется постоянное соотношение. Скорее число популяций в пределах человечества возросло, являясь одной из причин генетического разнообразия. На ранних этапах человеческой истории наличие генетического барьера между популяциями всегда, или почти всегда, приводило к действию центробежных, и только центробежных, сил, то есть закрывало популяции от внеш-

==332

них влияний и отделяло их от других популяций и вообще от внешнего мира. В современную эпоху такая ситуация составляет исключение и сохраняется лишь в труднодоступных районах. В подавляющем же большинстве случаев разделенные генетическим барьером популяции входят в границы более широких общностей, поэтому в них наряду с центробежными постоянно работают и центростремительные тенденции, то есть смешение с другими популяциями, размывающее популяционные границы. Число генетических барьеров разного уровня может быть в отдельных случаях довольно большим, этим популяционная структура современного человечества исключительно усложняется. Следовательно, иерархическая или обусловленная несколькими соподчиняющимися этажами система популяций, которая и составляет человечество как целое на каждом отрезке его истории, на уровне каждого синхронного среза, непрерывно обогащалась элементами, что тоже способствовало генетическому разнообразию.

После всего сказанного очевидно, как трудно интерпретировать данные о размахе изменчивости в разные эпохи однозначным образом. К этому примешивается неравномерная палеоантропологическая изученность человечества по эпохам. Все же по основным признакам, которые обычно представлены в программах краниологических работ, не заметно каких-либо закономерных изменений в размахе изменчивости, сужения или, наоборот, расширения амплитуды колебаний. Амплитуда не остается, конечно, постоянной, но мы не имеем доказательств того, что ее изменения по эпохам не являются случайными или не определяются еще характером выборок. Относительное постоянство размаха видовой изменчивости по краниологическим признакам, доступным для анализа, находится в согласии с широко распространенным представлением о стабильности вида Homo sapiens. Но такое постоянство на первый взгляд вступает в противоречие с, несомненно, реально существующими и неоднократно исследованными явлениями изменений признаков во времени. Широко распространенную в советской литературе концепцию, согласно которой направленные изменения по отдельным признакам носят панойкуменный характер, трудно согласовать с эмпирическим наблюдением о ненаправленности колебаний размаха межгрупповой изменчивости в пределах вида от эпохи к эпохе. Если бы эта концепция была справедлива, следовало бы ожидать определенного сдвига не только в мировых средних, но и в пределах межгрупповых колебаний. Напротив, приняв гипотезу локальности любых направленных изменений, легко понять сохранение относительного постоянства межгрупповой амплитуды. В процессе направленных изменений происходит замещение расовых вариантов с определенными морфологическими характеристиками другими, что сдвигает общие средние, но это замещение ограничено территорией большей или меньшей площади. На иной территории процесс идет по-дру-

==333

гому или даже в обратном направлении (брахикефализация — долихокефализация, грацилизация — матуризация и т. д.), в результате чего и достигается равновесие. Вместо однонаправленного морфологического сдвига в характере расовых вариантов и изменения общевидовых средних происходит постоянно перераспределение этих вариантов внутри стабильных видовых границ изменчивости.

Все предшествующее закономерно подводит нас к фундаментальному вопросу человеческой микроэволюции — глубине дифференциации человеческого вида. До недавнего времени единственным способом оценки взаимных расстояний между популяциями было определение этих расстояний «на глазок». Антропологическая литература заполнена выводами о близости тех или иных расовых групп между собой, основанными на морфофизиологических, а чаще всего на морфологических данных. На базе представлений о неодинаковой близости популяции и расы объединяются в более высокие таксономические категории — малые расы в большие и т. д. Не составляют исключения и так называемые большие расы, для которых выдвинуты многочисленные и прямо противоположные гипотезы их объединения. К сожалению, пока не достигнуто полной договоренности ни по одному сколько-нибудь крупному таксономическому вопросу, и, очевидно, достижение такой договоренности зависит не от дальнейших словопрений, исходящих из тех же методических предпосылок, а от своевременного перехода на новый методический уровень. Переход на этот уровень дает пока меньшую информацию, так как она концентрируется в основном вокруг оценки фонетической (по степени внешнего сходства), а не генетической близости. Но зато она выражается в количественных единицах и поэтому позволяет отойти от субъективизма. Речь идет о многообразных способах суммарного сопоставления по многим признакам, построенных в соответствии с современным уровнем статистической техники, с учетом их разной изменчивости и физиологической корреляции между ними. Получаемые с помощью этих способов фонетические расстояния есть количественная мера дифференциации популяций.

Наибольшее распространение в краниологии получил способ, разработанный Л. Пенрозом и описанный в 1954 г. Сейчас уже можно насчитать десятки работ, в которых он использован для анализа. Частично такое внимание к этому способу объясняется тем, что он дает возможность судить отдельно о сходстве по размерам и по форме, в основном же тем, что он, сохраняя все главные преимущества других способов, не требует необозримой статистической работы. С помощью способа Пенроза осуществлено единственное известное автору в западноевропейской литературе исследование, посвященное динамике фонетических расстояний '.

' Schwidetzky l. Die Abnahme der Unterschiede zwischen europaischen Bevölkerungen von 5. Vorchristlichen bis 2. nachchristlichen Jahrtausend,— Homo, 1968, B. 19, N 1-2. ^

==334

Результаты этого исследования показали неодинаковую величину фонетических расстояний в разные эпохи истории человечества и закономерный характер их изменений. На уровне разновременных синхронных срезов от эпохи бронзы до средневековья были вычислены фонетические расстояния между отдельными западноевропейскими популяциями. Оказалось, что они закономерно уменьшаются по мере приближения к современной эпохе, наступает как бы сближение популяций между собой. Это существенный аргумент в пользу исключительной роли смешения в последние столетия и идущей параллельной с ним консолидации. Однако при вдумчивом отношении к этому наблюдению видно, что ему нельзя придавать всеобщее значение и экстраполировать его с населения Европы на весь земной шар. Панойкуменное уменьшение фонетических расстояний, если бы оно действительно имело место, должно было бы автоматически повести к сужению видовой изменчивости и уменьшению разнообразия как раз по тем признакам, по которым вычисляются фонетические расстояния. Коль скоро такого сужения не наблюдается, полученные выводы для динамики ^фонетических признаков в Западной Европе имеют локальное значение и не могут быть распространены за ее географические границы. На других территориях могло иметь место не ослабление, а усиление уровня дифференциации. Конкретное доказательство этому мы находим в исследовании О. Б. Трубниковой ', выявившей усиление дифференциации при переходе от неолита к современности в Восточной Азии.

В пользу такой локальной неоднородности уровня дифференциации популяций свидетельствуют фонетические расстояния, полученные для одного синхронного среза. Речь идет о краниологических материалах в основном XVIII—XIX вв., относящихся к народам Восточноевропейской равнины и Кавказа. В первом случае это группы, представляющие непосредственных предков современного русского населения, во втором — каждая группа представляет отдельный народ или самостоятельное этнографическое подразделение. В каждой группе, с известными натяжками, можно видеть популяцию, так как на Кавказе в качестве генетического барьера выступает этнический фактор, на Восточноевропейской равнине — географический. Фонетические расстояния между всеми кавказскими популяциями решительно больше и по величине, и по форме, чем между восточноевропейскими. Масштаб различий дает полную возможность говорить о разном уровне дифференциации двух сопоставляемых совокупностей популяций. А коль скоро видовая дифференциация неодинакова при синхронном срезе, следовательно, она не идет однонаправленно и в диахронном плане, интеграция и дезинтеграция сменяли друг друга

' См.: Трубникова О. Б. Таксометрический подход к систематике монголоидов по краниометрическим данным (Автореферат кандидатской диссертации). М., 1979.

==335

Распространение рас до эпохи Великих географических открытий по В Π Алексееву la — тихоокеанская, 16 — атлантическая, 2а — калифорнийская, 26 — центральноамериканская, 2в — андская, 2г — амазонская, 2д — патагонская, 2е — огнеземельская, За — островная южномонголоидная, 36 — материковая южномонголоидная, 4а — дальневосточная, 46 — амуро сахалинская, 5а — материковая арктическая, 56 — островная арктическая, б — тибетская, 7а — центральноаэиатская, 76 — байкальская, или таежная, 8а — алтае саянская, 86 — притяньшанская, 8в — казахстанская, 9а — западносибирская, 96 — сибуральская, Юа — западнобалтийская, 106 — восточнобалтийская 10в — лапоно-

идная. На — центрально восточноевропейская, 116 — западноевропейская, 12а — за падносредиаемноморская, 126 — балкано-кавказская, 12в — аравийско-африканская, 12г — переднеааиатская, 12д — индо афганская, 13 — южноиндийская, 14 — эфиопская, 15а — суданская, 156 — восточноафриканская, 16 — центральноафриканская, Π — юж ноафриканская, 18 — андаманская, 19 — негритосская материковая, 20 — негритосская филиппинская, 21 — австралийская, 22 — меланезийская, 23 — тасманийская, 24 — по линеаийская, 25 — айнская, или курильская

==336

==337

в зависимости от социально-экономических и культурно-исторических причин.

Как следует относиться в свете этих наблюдений и вытекающих из них соображений к существующим точкам зрения на нейтральный характер исходных предковых комплексов для многих расовых типов? Во-первых, все такие точки зрения нуждаются в дополнительной аргументации, основанной уже не на визуальной, а на более точной оценке морфологических критериев. Во-вторых, нейтральность по признакам основного комплекса, который только и сохранился в процессе развития вида, могла сопровождаться резкой специализацией по иным признакам, также складывавшимся в географические комплексы, стертые затем последующими этапами расообразования. В-третьих, наконец, отдельные характеризующие расу признаки и даже их сочетания достигают сильного развития на фоне нейтрального в целом комплекса, начиная с самых ранних этапов расообразования.

Каков общий вывод из всего сказанного? Похоже на то, что глубина видовой дифференциации не усиливалась в ходе человеческой истории, что усиление или ослабление дифференциации имело место лишь в пределах отдельных территорий и ограниченных отрезков времени. Интегративные и дезинтегрирующие процессы, следовательно, в каких-то пределах уравновешивали друг друга. Во всяком случае, палеоантропологическая история человеческого вида не дает обратных примеров, свидетельствуя о локальности проявления разных уровней дифференциации.

Вопрос о структуре внутривидовой изменчивости человека неоднократно ставился в литературе, но освещался лишь под каким-нибудь определенным углом зрения и преимущественно при исследовании эмпирических данных. Английскими биометриками, как уже говорилось, была конкретно показана разница в характере и направлении внутривидовой и межгрупповой изменчивости, в основном русскими исследователями эта разница была использована в целях расового анализа, разработаны способы ее учета. Однако структура видовой изменчивости человека в целом не была предметом углубленного рассмотрения. Учитывая преимущественно популяционную структуру человечества, следует рассматривать ее как частный случай межгрупповой изменчивости вообще, при котором низшим элементом, образующим межгрупповой ряд, его элементарной ячейкой является популяционная средняя. Таким образом, вопрос о строении видовой изменчивости человека — это вопрос о характере межгруппового распределения популяционных средних по каждому признаку. Совершенно очевидно, что на такой вопрос не может быть однозначного ответа. Распределение признаков с дискретным выявлением, в частности особенно испытывающих действие отбора, вряд ли осуществляется по одному типу; здесь возможны самые разнообразные модификации кривых межгруппового распределения.

==338

Краниологические данные по близким к современности эпохам достаточно полны, и серии более или менее равномерно охватывают всю ойкумену. Межгрупповые вариации обычно хотя и деформированы по сравнению с нормальным распределением, но отличия от нормального распределения малы и чаще всего статистически недостоверны. Поэтому модель нормального распределения пока, можно считать, является наиболее пригодной для описания межгрупповой изменчивости трансгрессивных, или метрических, признаков внутри человеческого вида. В принципе такой вывод хорошо совпадает с установившейся традицией рассматривать формообразование трансгрессивных признаков как результат действия многих составных причин. Ни наследственная обусловленность, ни средовые воздействия, ни селективный процесс не выдвигаются на место фундаментальной причины, оказывая преобладающее влияние на формообразование. Наоборот, генетическая основа воздействует через многие независимые факторы, среда — через многие независимые переменные, отбор — через выработку многообразных и, по-видимому, прямо противоположных приспособлений. Только таким образом и можно объяснить возникновение конечного эффекта этого разнообразия причин в виде нормального распределения. Фундаментальной проблемой в эволюционной биологии человека, непосредственно связанной с изучением древнего населения, остается выяснение путей формирования именно такой, а не иной межгрупповой структуры внутривидовой изменчивости трансгрессивных признаков у человека современного вида. Возникла ли такая структура вместе с появлением современного человека, образовалась ли она в ходе его истории, каково ее место в формообразовании в целом — все это вопросы, настоятельно требующие решения. Но только два первых зависят от прогресса палеоантропологических исследований. Решение последнего вопроса больше упирается в недостаточную разработанность эволюционно-генетической теории в антропологии.

Направленным изменениям признаков во времени повезло больше, чем рассмотренным темам,— им посвящен ряд работ, как трактующих динамику направленных изменений на отдельных территориях, так и общего характера. К числу первых относятся исследования направленных изменений в Северной Африке ', Японии 2, Грузии 3, Восточной Прибалтике 4, на территории СССР

' Schwidetzky I. Das Grazilisierungsproblem.— Homo, 1962, В. 13, № 3.

2 Suzuki H. Changes in the skull features of the Japanese people from ancient to modern times.— Selected papers of the fifth International congress of anthropological and ethnological sciences. Philadelphia, 1956; Он же. Microevolutional changes in the Japanese population from the prehistoric age to the present day.— Journal of the faculty of science, University of Tokio, section V. Anthropology, 1969, vol. 3, part 4.

3 См.: Абдушелишвили М. Г. Об эпохальной изменчивости антропологических признаков.— Краткие сообщения Института этнографии АН СССР, 1960, вып. 33.

4 См.: Денисова Р. Я. Эпохальные изменения строения нижней челюсти на территории Латвии.— В кн.: Человек, эволюция и внутривидовая дифференциация. М., 1972.

==339

в целом 1. Вторые представлены работами, в которых рассмотрены общие причины таких временных сдвигов 2. Общий итог всех до сих пор проведенных исследований сводится к тому, что направленные изменения проявляются по двум комплексам признаков — горизонтальным размерам черепной коробки и поперечным размерам лицевого скелета. Они, по-видимому, независимы от времени: изменения в широтных размерах лицевого скелета в основном приходятся на эпоху неолита и бронзы, изменения в соотношениях горизонтальных диаметров головы — на эпоху средневековья. Выше уже говорилось о несогласованности гипотезы панойкуменного распространения направленных изменений с наблюдениями об относительной стабильности хронологических колебаний видовой изменчивости. Опровергается эта гипотеза и прямыми данными о географических колебаниях в направлении изменений. Есть территории, в пределах которых на протяжении тысячелетий не заметно закономерных изменений в ширине лицевого скелета, например долина Нила, на других при сопоставлении вариаций ширины лица у современного и древнего населения мы фиксируем не сужение, а расширение лицевого скелета, например в равнинных районах Грузии. Таким образом, грацилизация, по всем данным, широко распространенное, может быть, даже преобладающее направление временных изменений, но не единственное даже в пределах Евразии и тем более не панойкуменное. То же можно повторить, очевидно, и про брахикефализацию. На фоне этого действительно общего явления, скажем, в пределах Европы диссонансом выглядит сопоставление результатов соматологических исследований современного населения Швейцарии и краниологического изучения соответствующих материалов из оссуариев, или костехранилищ, последних столетий — сопоставление это выявляет ощутимую долихокефализацию. Таким образом, и горизонтальные размеры черепной коробки не изменяются в ходе времени однозначным образом, как думали раньше некоторые исследователи, например Ф. Вайденрайх. Об этом же свидетельствуют и сохранившиеся до современности отдельные островки долихокефалии, или длинноголовости, которых, очевидно, не было бы, будь процесс брахикефализации всеобщим.

Выявленное всеми перечисленными и многими другими работами многообразие путей направленных изменений само по себе свидетельствует о множественности вызывающих это явление при-

' См.: Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.— Труды Института этнографии АН СССР (Новая серия). М.— Л., 1948, т. 4; Он же. О некоторых направлениях изменений в строении человека современного вида.— Советская этнография, 1961, № 2.

2 Weidenreich F. The brachycephalization of recent mankind.— Southwestern jornal of anthropology, 1945, vol. l, N l; Бунак В. В. Структурные изменения черепа в процессе брахикефализации. — Труды V Всесоюзного съезда анатомов, гистологов и эмбриологов. Л., 1951; Он же. Об эволюции формы черепа человека.— Вопросы антропологии, 1968, вып. 30.

К оглавлению

==340

чин. Поиск их велся до сих пор в основном в рамках морфогенетического рассмотрения проблемы. Наиболее общая гипотеза, предложенная В. В. Бунаком, опирается на увязку направленных изменений со скоростью ростовых процессов и полового созревания. С ними легко увязывается и локальное в хронологическом отношении, но широко проявившееся в Европе за последнее столетие явление увеличения длины тела. Исключением в ряду морфогенетических работ, исследующих причины направленных изменений, является попытка И. Швидецки привлечь к их объяснению селективные механизмы. В соответствии с этой точкой зрения грацильные индивидуумы приобрели известное преимущество по сравнению с матуризованными с переходом к земледелию, как более приспособленные к порождаемым земледелием сложным социальным отношениям. В такой форме селективное объяснение направленных изменений выглядит слишком умозрительным и прямолинейным. Однако селективный подход может быть подкреплен как прямыми наблюдениями, так и косвенными соображениями, основанными на не привлекавшихся до сих пор в этой связи физиологических данных. В качестве последних могут фигурировать данные о связи двигательной активности с конституционным габитусом, о которых говорилось в 6-й главе. Эти данные, напомню, свидетельствуют о том, что в принципе существуют задачи, которые представители разных конституций выполняют по-разному. Астеники, в частности, по-видимому, более ранимы в психическом отношении и острее реагируют на любую нестандартную ситуацию. В целом такая неустойчивость психики не может считаться положительным качеством ни при каком типе хозяйства и культуры. Но введение в культуру земледелия и дальнейшее развитие общественных отношений сами по себе ослабляли селективные процессы, в том числе и отрицательную селекцию. Возможно, ослабление последней и способствовало постепенному распространению грацильных индивидуумов и замещению ими массивных.

Что касается физиологических наблюдений, то из них два, надо думать, имеют непосредственное отношение к генезису направленных изменений. Первое состоит в том, что содержание гамма-глобулиновой фракции в кровяной сыворотке связано слабой обратной корреляцией с размерами и весом тела '. Так как эта фракция выполняет функцию биологической защиты и усиливает иммунологическую резистентность, отбор, направленный в сторону сохранения индивидуумов с повышенным содержанием гамма-глобулинов в плазме крови, вызывает косвенно и увеличение

' См.: Алексеева Т. И. Опыт сопоставления биохимических показателей крови с основными соматическими компонентами тела человека.— Anthropologie. Brno, 1966, t. 4.; Она же. Изменчивость основных компонентов тела человека в зависимости от уровня липидов и белков в сыворотке крови.— В кн.: Морфофизиологические исследования в антропологии. М., 1970.

==341

процента лиц грацильного сложения. Параллельно могло уменьшаться значение скелета как очага кроветворения, полно освещенное в настоящее время не только с функциональной и сравнительно-физиологической, но и с эволюционной точки зрения, например в интересных работах П. А. Коржуева. Уменьшение массы скелета в процессе человеческой эволюции говорит о том, что часть гемопоэтической функции он передал другим органам. Вероятно, что этот процесс продолжается и в эволюции Hom sapiens 1.

Таким образом, подводя итог рассмотрению динамики расовой изменчивости во времени, можно утверждать, что: а) амплитуды колебаний средних краниологических признаков более или менее стабильны в разные эпохи истории человечества; б) глубина дифференциации популяций отличается локальным своеобразием, но не увеличивается в ' ходе времени; в) популяционные средние по краниологическим признакам подчиняются закону нормального распределения; остается неясным, сформировалась ли такая структура внутривидовой изменчивости в ходе эволюции Hom sapiens или возникла вместе с ним; г) направленные изменения признаков разнотипны в различных районах ойкумены. В их возникновении, по-видимому, значительна роль физиологических причин. Приведенные положения легко согласуются с представлением об ослаблении формообразующей роли отбора в человеческом обществе. Но они согласуются и с другим представлением, согласно которому отбор не только ослабевает, но принципиально меняет форму своего действия в человеческом обществе. В связи с разнообразием экологических ниш он выступает, как уже говорилось, в рассеивающей форме, постоянно поддерживая полиморфизм, или многообразие, человеческих популяций. Справедливость такого представления о роли отбора подтверждается заведомо засвидетельствованными фактами сильного его влияния на динамику многих признаков.

Первичная расовая дифференциация

При изучении и оценке гипотез полицентризма и моноцентризма я ограничился приведением существующих точек зрения, сопроводив их лишь краткими комментариями и высказав свое сочувственное отношение к полицентризму. В принципе выбор между полицентризмом или моноцентризмом в проблеме происхождения современного человека предопределяет одновременно и выбор той или иной формы изначальной расовой дифференциации. Точка зрения автора аргументирована в книге «География

См.: Алексеев В. П. К физиологическому объяснению феномена грацилизации.— Вопросы антропологии, 1975, вып. 51.

==342

человеческих рас», изданной в 1974 г., за ней последовали две статьи с уточнением отдельных положений '. Что касается первой формулировки этой точки зрения, то она была высказана в выступлении на симпозиуме по теме «Факторы расообразования, методы расового анализа, принципы расовых классификаций», организованном в рамках VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук в августе 1964 г. в Москве. Нет смысла повторять в развернутом виде приведенную аргументацию, целесообразно ограничиться краткими замечаниями общего характера.

Вопрос о возможности группировки трех больших рас — монголоидов, не1роидов и европеоидов — в более общие и крупные категории является одним из традиционных вопросов расоведения и восходит еще к работам Т. Гексли, предложившего в 1870 г. делить все современное человечество на две большие группы — светлокожую (монголоиды и европеоиды) и темнокожую (негроиды и австралоиды). Во второй четверти нашего столетия англичанин А. Кизе и итальянец Р. Биасутти привели дополнительные, хотя и не полностью убедительные, аргументы в пользу такого деления. Одновременно с ними в 1941 г. Я. Я. Рогинский предложил иную группировку — объединение европеоидов с негроидами и отдельное выделение монголоидов, что позже было поддержано Г. Ф. Дебецом. Все эти схемы оставались достаточно умозрительными и лишенными конкретного содержания до тех пор, пока Я. Я. Рогинский позже не привел достаточно убедительных данных в пользу разной возрастной динамики расовых признаков трех больших рас: у европеоидов и негроидов выраженность расовых признаков усиливается с возрастом, тогда как у монголоидов она ослабляется. Как бы ни были ограничены возможности перенесения на внутривидовую микроэволюционную динамику закона Дарвина — Бэра — Геккеля — Мюллера о повторении филогенетических возможностей в онтогенетическом развитии, но отмеченное отличие монголоидов от представителей двух других рас не может не наводить на мысль о специфическом пути формирования монголоидной расы. На этом основании синхронная схема выделения двух общностей в составе современного человечества была объединена с диахронным генетическим подходом, отраженным в идее очагов расообразования. Западный первичный очаг, расположенный в Передней Азии, возможно охватывающий восточное Средиземноморье, Среднюю и Южную Азию, дал начало европеоидам и негроидам, позже из этого очага переселились на восток тропического пояса австралоиды. Восточный первичный очаг был

См.: Алексеев В. П. Западный очаг расообразования и расселение палеолитических людей на территории СССР.— Советская археология, 1976, № 1; Он же. Восточный первичный очаг расообразования и расогенетические процессы в Восточной Азии.— В кн.: Ранняя этническая история народов Восточной Азии М., 1977.

==343

расположен в Восточной Азии и дал начало азиатским монголоидам и американоидам. Время формирования первичных очагов отнесено к среднему и даже частично нижнему палеолиту, и поэтому гипотеза представляет собой вариант полицентризма в форме дицентризма. Совмещение идеи очагов с имеющимися представлениями о различиях и сходстве современных расовых группировок человечества позволило перейти от первичных очагов расообразования к очагам следующих уровней — вторичным, третичным, четвертичным и т. д.— и построить систему их иерархического соподчинения.

Характер дискуссии между моноцентрическим и полицентрическим подходом к происхождению современного ч&ловека и его рас целиком и полностью определяется состоянием фактических данных, количество которых остается недостаточным, почему и все предложенные до сих пор варианты гипотез полицентризма и моноцентризма нужно считать лишь первым приближением к истине. Я. Я. Рогинский, например, защищая разработанную им гипотезу широкого моноцентризма от натиска критических замечаний и не укладывающихся в нее фактов, ввел много дополнительных соображений, выходящих за рамки первоначальных формулировок. Но при обсуждении тех трудностей, с которыми сталкивается гипотеза полицентризма, очень часто фигурирует одно теоретическое соображение, независимое от состояния фактических данных, а именно противоречие полицентрического подхода идее видового единства человечества. По моему глубокому убеждению, мы сталкиваемся в данном случае с простым недоразумением, проистекающим из неучета того обстоятельства, что формирование видового комплекса Homo sapiens и расовых комплексов охватывало разные комбинации признаков и поэтому могло идти параллельно на протяжении даже длительного отрезка времени. Территориальные вариации в строении вертикального и горизонтального профиля лицевого скелета, микрорельефе внутренней поверхности резцов, некоторых других признаков никак не могли помешать формированию видового комплекса, выразившемуся, как мы помним, в перестройке мозга, повышении высоты черепа, редукции черепного, в первую очередь надбровного и затылочного, рельефа, наконец, образовании вполне современного по своим очертаниям подбородочного выступа. Коль скоро действовала тенденция образования современного вида человека на основе неандертальского вида, она охватывала многие популяции, различавшиеся во многих признаках, и подчиняла себе их эволюцию, придавая ей направленный характер перестройки морфологии на современный уровень под воздействием факторов, рассмотренных выше.

==344

Расовое многообразие человечества

Ойкумена постоянно расширялась в ходе истории человечества. Расширение это происходило как за счет освоения ранее не освоенных участков территории, расположенных между основными ареалами расселения человечества, так и за счет заселения новых областей, которые вообще не могли быть приспособлены для жизни на предшествующем уровне технического и хозяйственного развития. Сравнительно поздно, например, были заселены Арктика и острова Океании: в первом случае человеку нужно было преодолеть неблагоприятные климатические условия, что требовало изобретения соответствующей одежды и жилища, во втором — безграничные водные просторы, что было невозможно без мореплавания. Увеличение ойкумены безгранично расширяло экологическую нишу человеческого вида, что само по себе при адаптивности расообразовательного процесса приводило к формированию новых очагов расообразования, временная последовательность возникновения которых отражала динамику расселения и освоения ойкумены. Однако расселение человечества по земной поверхности не было само по себе единственной причиной расообразования. В процессе расселения дифференцировались экологические ниши, так как в пределы ойкумены входили все новые и новые области с уникальными комплексами условий. Но дифференциация происходила не только за счет этого, а и вследствие установления дополнительных генетических барьеров, частично отражавших географические рубежи, а частично возникавших из-за увеличения расстояний между расселявшимися группами. Возникшее в ходе истории хозяйственное и этнокультурное разнообразие человечества создавало со своей стороны препоны для общения между популяциями и, следовательно, не только увеличивало число популяций, но и способствовало постоянно популяционному разнообразию. Иная тенденция возникала в процессах этнокультурной консолидации. С одной стороны, многообразные исторические события вызывали интенсивное смешение, с другой — сама интеграция популяций приводила к распространению определенных генных комплексов на обширные территории, образованию смешанных вариантов и в результате к обогащению расового состава человечества.

Итак, увеличение ойкумены в ходе расселения человечества, увеличение плотности населения в ходе хозяйственного развития, появление все новых и новых генетических барьеров вследствие этнокультурной дифференциации и противоположное ему по результатам смешение — вот те причины, которые вызывали постоянное появление новых очагов расообразова-ния на протяжении эволюции Homo sapiens. В разных системах классификации насчитывается приблизительно от 30 до 50 самостоятельных расовых группировок, объединяемых часто в иерархически соподчиняющи-

==345

еся общности более высоких уровней '. В пределах отдельных территорий географическая изменчивость изучена достаточно хорошо, и внутри населения этих территорий выделены многочисленные локальные комплексы, которых в общей сложности можно насчитать больше ста. Можно думать, что население территорий, недостаточно полно изученных в антропологическом отношении, в свою очередь отличается значительным географическим полиморфизмом, следовательно, число локальных антропологических комплексов в пределах человечества составляет несколько сот. Все до сих пор разработанные расовые классификации преимущественно опирались на морфологические особенности и лишь в слабой степени учитывали результаты изучения генетических вариаций. В ряде случаев поэтому сходство даже по ведущим признакам могло носить конвергентный характер, выражая результат параллельного формообразования вследствие сходных адаптации. Огромный материал, накопленный в разных странах мира за последние три-четыре десятилетия, показывает, что генетические маркеры иногда дифференцируют близкие морфологические группы, вскрывая наличие длительно действовавших генетических барьеров там, где они остаются незамеченными при морфологическом исследовании. С другой стороны, эволюционная подвижность этих маркеров позволяет иногда говорить о микроэволюционных перестройках при стабильности морфологического комплекса во времени и, следовательно, выявить разные этажи расовой дифференциации. Тем более есть все основания полагать, что мы находимся лишь у порога изучения расовой изменчивости человечества и получили до сих пор информацию лишь об основных расовых группировках.

Констатация несомненного факта исключительного расового многообразия человечества, не до конца пока вскрытого современными исследованиями, открывает перед антропологическим материалом еще большие возможности в решении проблем этногенеза, чем до сих пор. Чаще всего антропологические данные использовались для решения вопросов этногенеза народов и составляющих их крупных этнографических групп. Теперь можно исследовать генезис отдельных популяций и их совокупностей и таким образом подойти к рассмотрению их истории на фоне истории соседних популяций. Картина этногенеза при этом не только детализируется, но и обогащается новыми оттенками, а антропологические данные превращаются в серьезный исторический источник при изучении не только ранних, но и более поздних этапов истории человечества.

Wien — Zü-

' Schwidetzky I. Grundlagen der Rassensystematik. Mannheim rieh, 1974.

==346

==347

00.htm - glava13

4. Природа и культура.

00.htm - glava14