Новелла о бондаре, открывшем свое сердце любви

Если нужны бочки — покупайте в Тэмма!

Человеческой жизни положен предел — любви же нет предела. Был один человек, познавший бренность нашего бытия — он изго­товлял гробы. Жена у него была непохожа на деревенскую женщи-

[789]

ну — кожа белая, походка легкая, будто ноги не касались земли. Слу­жила она с молодости служанкой в барском доме, сметлива была — и старой хозяйке могла угодить, и молодую ублажить, так что вскоре доверили ей ключи от кладовых. Однажды к осени начали прибирать­ся в доме, укладывать летнее платье, чистить-блистить дом сверху до­низу. Собрались и колодец за оградой почистить, чего только не вытащили из него на свет божий: капустные листья с воткнутой швейной иглой, ножик, гвоздик, заплатанный детский нагрудник, призвали бондаря поставить новые заклепки на нижний обруч сруба. Стал бондарь чинить обруч, да глядь, рядом бабка возится в луже по соседству с живой ящеркой, и сказала ему бабка, что ящерка эта зо­вется хранительницей колодца, а если поймать ее и сжечь в бамбуко­вом коленце, а пепел высыпать на голову той, которую любишь, то и она в тебя влюбится без памяти. А любил бондарь здешнюю горнич­ную с легкой поступью О-Сэн. Наобещала бабка бондарю приворо­жить его милую, а тот и загорелся, словно костер, наобещал ей с три короба.

А в Тэмма орудовали лисы и барсуки, что наводили страх на жи­телей, ведь ничего нет в мире страшнее оборотней, отнимающих жизнь у людей. Одной темной ночкой озорная старуха, что обещала окрутить горничную, прибежала к воротам дома, где служила О-Сэн, и наплела всяких небылиц, дескать, встретила красавца, молодого, гордого, что он клялся ей в страстной любви к О-Сэн, а если та не выйдет за него, грозился помереть, а после смерти всех в этом доме порешить. Тут старая хозяйка, испугавшись, молвила, что раз так, а такая тайная любовь — не редкость на белом свете, то пусть уж берет О-Сэн, если он человек порядочный, может прокормить жену и в азартные игры не играет. Да и бабка, улучив момент, напела О-Сэн про молодого красавца, что проходу ей не дает, все просит сосва­тать, и та, не вытерпев, просила бабку устроить свидание. Порешили на том, что отправятся в одиннадцатый день на богомолье в Исэ, а по дороге...

Наступила пора цветения вьюнков, хозяйка приказала подготовить все к любованию ими рано поутру: постелила О-Сэн в саду ковры, на них сиденья особые установила, поставила чайники с чаем и рисовые пирожки в коробках, приготовила накидки, пояса широкие атласные, сделала барыне прическу, проверила — нет ли у слуг заплат на одеж­де, — ведь из соседних домов тоже придут любоваться цветением. О-Сэн тем временем отправилась на богомолье с бабкой, да еще за ними увязался работник из дома, который давно имел виды на гор­ничную. По дороге, как и было договорено, к ним присоединился

[790]

бондарь, и все бы хорошо, но увязавшийся работник был совсем не­кстати. На ночь устроились в гостинице. Хотели было О-Сэн и бон­дарь перемолвиться о сердечных делах, а работник настороже, не спит, разговоры заводит, бондарь же как на грех всего припас — и гвоздичного масла в раковине, и бумажных салфеток, да только ниче­го не вышло. Всю ночь строили они друг другу рогатки любви, да оба не добились толку. Уселись они поутру вчетвером на одну лошадь и отправились в храмы, да только о храмах никто не думает: то работ­ник ущипнет О-Сэн за пальчик, то бондарь ее — за бочок, да все тайком да тишком. Но в городе работник зашел к приятелю, тут дело и сладилось, свела бабка О-Сэн с бондарем в лавке у поставщика завтраков бэнто. Вернулся работник в гостиницу, а О-Сэн с бабкой уж и след простыл.

Вернулись с богомолья порознь, да хозяйка все равно разгневалась, заподозрила невиновного работника в дурном поступке и согнала с места Но работник не прогадал, устроился у продавца рисом в Кита-хама и женился на одной из тамошних потаскушек, живет себе там, об О-Сэн и думать забыл. Что до О-Сэн, не могла она никак забыть недолгую любовь бондаря в лавке поставщика завтраков, чахла и тос­ковала, чувства ее пришли в смятение. Тут начались в доме неприят­ности: то в крышу ударила молния, то петух закукарекал в ночи, то у большого котла вывалилось дно. Призвали хитроумную бабку, а та возьми и скажи, что это бондарь требует к себе О-Сэн. Дошло до хо­зяина с хозяйкой, и те настояли, чтобы О-Сэн отдали бондарю. Спра­вили ей платья, какие положены замужней женщине, вычернили для красоты зубы, выбрали благоприятный день, отдали некрашеный сун­дук, корзины, две накидки с хозяйских плеч, москитную сетку — словом, кучу всякого добра. И зажили они счастливо, бондарь был трудолюбив, да и О-Сэн многому научилась, ткала материю в полоску и красила ее фиолетовой краской. И очень любовно ухаживала за мужем, зимой согревала ему пищу, летом обмахивала веером. Роди­лось у них двое детей. И все-таки женщины — непостоянный народ, посмотрят пьеску из тех, что ставят в Дотонбори, и все принимают за чистую монету. Расцветут вишни, распустится глициния, глядь, а она уж гуляет с каким-нибудь красавцем, про бережливость забыла, на мужа смотрит свирепо. Нет, в знатных семьях такого не бывает, уж там-то женщины всегда верны мужьям до самой смерти... хотя и там изредка случается грех, и там женщины заводят себе любовников на стороне. А ведь всегда опасаться нужно ложного пути.

Однажды в доме бывшей хозяйки О-Сэн справлялись пышные по­минки, все соседки явились подсобить, да и О-Сэн пришла, она ведь

[791]

искусница была по хозяйству. Принялась она красиво выкладывать на большом блюде пироги и хурму, а тут хозяин стал доставать с верх­ней полки посуду, да и уронил на голову О-Сэн, прическа ее и рас­трепалась, увидела это хозяйка, взревновала, говорит, прически просто так не разваливаются. Рассердилась О-Сэн на хозяйку за такую напраслину и решила отомстить: и вправду завлечь хозяина, натянуть нос хозяйке. Зазвала она хозяина к себе ночью, бондарь крепко спал, светильник у него давно погас, но, услышав шепот, про­снулся и бросился на любовников. Хозяин бросился бежать в чем мать родила, а О-Сэн — что ей было делать, как уйти от позора: взяла она стамеску и проткнула себе грудь, ее мертвое тело было вы­ставлено на позор. Сложили о ней разные песни, и имя ее стало из­вестно далеко по всей стране вплоть до самых далеких провинций. Да, не избежать человеку возмездия за дурные дела.