3. От психики животных к сознанию и речи человека

Психика свойственна животным и человеку. Понятие же сознания означает высшую форму отражения, существующую только у человека. Сердцевиной его является логическое мышление, которое определяется как обобщение и опосредованное отражение действительности в абстрактных понятиях. Органом мышления является высокоразвитый человеческий мозг, а субъектом — сам человек, включенный в систему общественного труда и общественных отношений с другими людьми. К материальной основе мышления относится и язык (речь). Если клеточной, элементарной единицей мышления выступает понятие, то в языке роль такой клеточки выполняет слово — материальная форма, материальный носитель понятия.

Абстрактное, понятийное мышление и словесный язык качественно отличают человеческое сознание от психики и сигнального общения животных. Правда, ученые и философы иногда говорят о мышлении и животных. Так, великий русский физиолог И.П. Павлов говорил о «конкретном мышлении» или о «ручном мышлении» человекообразных обезьян, которых можно научить решать некоторые задачи в рамках наглядных ситуаций (усовершенствовать палку, составить ящики, чтобы достать пищу). При этом в их мозгу устанавливаются весьма сложные ассоциации, которые неразрывно связаны с движением их верхних конечностей, с манипулированием предметами их «руками». А Ф. Энгельс считал, что «нам общи с животными все виды рассудочной деятельности» - индукция и дедукция, анализ и синтез и т.п. Под таким «мышлением», под такой «рассудочной деятельностью» животных понимается их способность образовывать все-таки общие представления, а не абстрактные понятия. Таким образом, и высшие животные не выходят за рамки психики, не поднимаются до сознания.

У животных нет сознания и языка, равных человеческому сознанию и языку. «Язык так же древен, как и сознание. Язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание». Высшие животные обладают очень развитыми средствами сигнализации. Шимпанзе могут произносить примерно 32 звука. Сложная система сигнализации и у дельфинов. Но средства сигнализации животных принципиально отличаются от человеческой речи. При переходе из животного мира в человеческий сигналы, звуки из средства выражения эмоций постепенно превращаются в средства обозначения самих вещей, их свойств и отношений. Начинают выполнять функцию преднамеренного сообщения, далеко выходящего за рамки данной конкретной ситуации.

Человеческое сознание и язык так же отличаются от психики и средств общения животных, как отличается человеческий труд от приспособительной деятельности животных. Ступени эволюции жизни характеризуются как сходством, так и различием. Одно не бывает без другого. Без возникновения нового не было бы оснований для самого выделения качественно различных классификационных групп: типов, классов, отрядов и т.д. вплоть до видов. Одно дело — низшие обезьяны и другое — высшие, антропоиды. Одно дело – человекообразные обезьяны и другое — древние, ставшие ископаемыми виды человека, от которых, в свою очередь, существенно отличается современный человек, представляющий вид Homo sapiens.

Установлено, что ни один вид исследованных низших обезьян (капуцины, макаки, павианы, мартышки, гелады, саймири) без специальной дрессировки не способен использовать какой-либо предмет для целенаправленного действия (например, палку для доставания пищевой приманки). Павианы (гамадрилы) в опытах действовали с помощью палок только после достаточно продолжительного обучения, причем по подражанию они осваивали навык использования палки быстрее. Шимпанзе в возрасте 2—2,5 лет в условиях лаборатории систематически проявляет способность использования предметов в самых различных ситуациях, выбирая при этом наиболее подходящие предметы из множества имеющихся. Шимпанзе используют природные объекты (палки, стебли травы, камни, раковины и т.п.) для увеличения естественной длины своих конечностей, для усиления некоторых действий (орудуя палкой, например, как рычагом), для самообслуживания (почесывания, очищения, доставания до того места, куда не дотягиваются свои конечности). Предметы могут быть достаточно точно брошены в цель. Еще при И.П. Павлове в опытах с шимпанзе наблюдались их действия по составлению длинной палки из двух коротких (чтобы достать через решетку до банана). Шимпанзе выбирают подходящие ветки, обламывают, очищают их от сучков и коры. У шимпанзе отличный глазомер, и обезьяна, еще не взяв предмета в руку, большей частью определяет, следует это делать или нет.

Л.А. Фирсов на основании собственных многолетних исследований предметной деятельности обезьян в лабораторных и природных условиях делает вывод о «качественно новом уровне этой деятельности только у антропоидов, т.е. об орудийном характере этой деятельности. По-видимому, ее можно рассматривать как основу животнообразных форм труда. Последовательный эволюционный, этологический и онтогенетический анализ способности животных к использованию природных объектов, думается, будет полезен для дальнейшей разработки гипотезы о становлении трудовой деятельности древнейшего человека. Сложные формы операций антропоидов, в особенности шимпанзе, с предметами, широкое их обобщение, а также обобщение ситуаций, в которых они применяются, целенаправленность этих действий и несомненное владение следовым образом и планом (инициацией) предстоящего использования, убедительно говорят о том, что орудийная деятельность возникла задолго до появления древнейшего человека и даже до австралопитеков и ныне живущих антропоидов».

Одновременно с этим Л.А. Фирсов предупреждает о необоснованности расширительного толкования понятия «орудийная деятельность». Он пишет: «К сожалению, в работах наших и зарубежных авторов под видом орудийной деятельности животных часто описывается поведение низших и высших обезьян и даже других позвоночных, сформированное у них в направленном эксперименте. Орудийной деятельностью считаются также такие генетически запрограммированные формы поведения, как устройство плотин бобрами, употребление галапагосским вьюрком колючек кактуса для выковыривания личинок и т.д. Нам представляется, что подобное смешение форм использования предметов, основанное на чистейшей аналогии, нельзя признать корректным».

Если основным орудием продолжал оставаться естественный орган, то процесс эволюции орудийной деятельности мог прекратиться, стать тупиковым. Примером подобного рода как раз и служит образ жизни тех животных, у которых эволюция самим строением их органов закрепила и ограничила их узкую специализацию только одним видом деятельности, сохраняющим целесообразность лишь в строго определенных условиях (именно такова строительная деятельность бобров). К человеку же эволюция пришла по пути такого совершенствования организмов, которое обеспечивало им способность действовать как можно более разнообразно и, в конце концов, по мерке любого вида, что в принципе и присуще человеку (и только человеку).

Совершенствование орудийной деятельности шло вместе с развитием сигнальных систем, способов общения. По этому пути эволюция, в конце концов, пришла к членораздельной человеческой речи. А.М. Дубинский приводит один из показателей качества человеческой речи: «Если учесть, что малодифференцированные звуковые сигналы животных имеют продолжительность, измеряемую целыми секундами, а у современного человека продолжительность каждого из тонко дифференцированных звуков, следующих последовательно друг за другом в речевом процессе, в сотни и тысячи раз более коротка, то можно представить себе качественное различие в объеме и скорости информации, которой обмениваются между собой люди».

Особое значение имело возникновение письменной речи, которой предшествовали рисунки. Самые ранние из них, дошедшие до нас, имеют возраст 10—30 тыс. лет. Древние художники не выписывали все детали, фигуры людей стилизованы, как бы окарикатурены. Современные животные не могут рисовать так, как рисовали первобытные люди. Между тем, что могут «изобразить» животные и картинами первобытных людей бездонная пропасть. Рисунки первобытных людей однозначны, динамичны и понятны даже маленьким детям. Животные же даже не способны «читать» изображение, любая самая реалистическая картина остается для них лишь узором пятен и линий. Только человек может создать картину и увидеть ее, воспринять то, что на ней изображено.

Мы реагируем на картину иначе, чем животное на любой природный раздражитель. У них оборонительная реакция возникает лишь при появлении реальной опасности. У нас же картина способна вызвать состояние тревоги, страха, ужаса — реакцию, совершенно не совпадающую с конкретной жизненной ситуацией. Информация, получаемая зрительной системой человека при созерцании картины столь искусственна, что ученым до сих пор непонятно, как мозгу удается ее систематизировать, проанализировать и оценить в целом. Обратим внимание на следующие моменты.

1. Вместо пятен, линий, точек наш глаз видит целостные, совершенно конкретные предметы.

2. Мы воспринимаем их реальную величину, которая может быть во много раз больше или меньше самой картины.

3. Плоская поверхность картины демонстрирует нам объемные предметы. Это возможно потому, что узор красочных пятен или фотографических зерен передает понятные только нам символы.

Специалисты затрудняются сказать, что родилось ранее - зрительная или звуковая символика. Возможно, они развивались одновременно. Несомненно то, что примерно 6—8 тыс. лет назад зрительная символическая система дополнила звуковую, что выразилось в создании, вероятно, первой в мире письменности — шумерской клинописи.

Символы самых древних письменностей (шумерские пиктограммы, египетские иероглифы) передают названия отдельных предметов, действий, ситуаций и лишь изредка слоги.

Пиктограмма — рисунчатое письмо. Слово «иероглиф» происходит от греческих слов «священный» и «то, что вырезано», т.е. это священные насечки, письмена. Идеограмма - письменный знак, выражающий понятие. Никто не может сказать, сколько десятков и сотен тысячелетий прошло до того, как первобытные люди научились видеть в узоре штрихов и пятен символы окружающих их предметов. За время своего существования (сравнительно небольшое) письменная речь претерпела ряд крупных изменений. От письма с помощью рисунков и слогов большинство народов перешли к буквенному письму - более простому и удобному. Но пиктограммы и сейчас окружают нас. Это, в частности, дорожные знаки, пиктограммы-вывески: сапожник вывешивает у входа в свою мастерскую сапог, булочник — крендель, на дверях туалетов — изображения петушков и курочек и т.п. Своеобразные знаки-символы используются в языке математики и других наук.

Подавляющее большинство людей думает словами, но не все. Психолог и философ Т. Рибо и математик Ж. Адамар опросили крупных математиков и выяснили, что большинство из них мыслят с помощью зрительных, реже двигательных образов. Сам Ж. Адамар перекодирует задачу в систему точек и пятен неопределенной формы, а затем оперирует этими символами, расстояниями между ними, свободными пространствами. Только на заключительном этапе исследования, при проверке и оформлении его результатов Адамар использует алгебраические знаки и слова. А. Эйнштейн писал, что психическими элементами его мышления являлись знаки или образы визуального или изредка двигательного (мускульного) типа.

Используемые в творческом процессе зрительные образы имеют скорее символическую, чем изобразительную связь с разрабатываемыми математическими идеями. Зрительными образами пользуются и композиторы, некоторые из них свои произведения видят вначале в зрительной форме. Знаменитый языковед Р. Якобсон считал, что в отличие от собственно речи (т.е. словесной) внутренняя речь, особенно в процессе творчества, представляет систему знаков, более гибких и менее стандартизованных, что обеспечивает мыслям больше свободы и подвижности. Среди этих знаков могут быть и общепринятые, и индивидуальные, постоянные для определенного субъекта или выдумываемые специально для решения конкретной задачи. Многие психологи считают целесообразным с раннего возраста тренироваться перекодировке речи в разнообразные символы. Не исключено, что обучение символам, используемым выдающимися учеными, упростит процесс усвоения знаний. Возможны новые специальные языки с новыми алгоритмами обработки информации.

Литература к главе 23

Винокуров И., Гуртовой Г. Психотронная война. — М., 1993.

Дубровский Д.И. Информация, сознание, мозг. — М., 1980.

Чуприкова H.И. Психика и сознание как функция мозга. — М., 1985.

Михайлов Ф.Г. Сознание и самосознание // Философские науки. 1991. № 6.

Сергеев Б. Тайны памяти. - М., 1995.

Совещание по философским проблемам современной медицины. 20 июня 1996 г. - М., 1996. - С. 6-7.

Фирсов Л.А. И.П. Павлов и экспериментальная приматология. - Л., 1982.

Шерстюк Л. Неопознанное в психике человека. — М., 1982.