1.2. Проблема критериев научности

Проблема критериев научности была сформулирована в философии неопозитивизма в 1920-1930-е гг. До этого времени ответ на вопрос о критериях научности ограничивался констатацией того, что научное знание есть знание логически проработанное, ясное, отчетливое и подтверждаемое опытом. Содержательное наполнение этих положений привело к пониманию нетривиальности проблемы и невозможности обнаружить однозначные формально-логические критерии отграничения научного знания от ненаучного. Проблема критериев научности напрямую связана с проблемой рациональности. Поиск критериев научности одновременно означает определение критериев научной рациональности.

В 1920-е гг. философами-неопозитивистами была предложена верификационная концепция научного знания. В качестве критерия отграничения научного знания от ненаучного неопозитивисты рассматривали верификацию, т. е. опытную подтверждаемость. Научные высказывания осмысленны, поскольку могут быть проверены на соответствие опыту, неверифицируемые высказывания бессмысленны. Научные положения тем лучше обоснованы, чем больше подтверждающих эти положения фактов. С помощью процедуры верификации неопозитивисты предполагали очистить науку от всех неосмысленных высказываний, построить идеальную с точки зрения логики модель науки. Очевидно, что в неопозитивистской модели наука сводилась к эмпирическому знанию, высказываниям о фактах, подтверждаемым опытом.

Верификационная концепция научного знания сразу же после появления была подвергнута критике. Суть критических положений сводилась к утверждениям о том, что наука не может развиваться только на основе опыта, так как предполагает получение и таких результатов, которые несводимы к опыту и напрямую из него невыводимы. В науке существуют высказывания о фактах прошлого, формулировки общих законов, которые не могут быть проверены с помощью критерия верификации. Кроме того, сам принцип верифицируемости неверифицируем, т. е. его следует отнести к разряду бессмысленных, подлежащих исключению из системы научных высказываний.

К. Поппер в своей концепции критического рационализма предложил иной критерий отграничения научного знания от ненаучного –фальсификацию.

Теоретическая позиция критического рационализма складывалась в полемике с неопозитивизмом. Так, К. Поппер утверждал, что научное отношение – это прежде всего критическое отношение. Испытание гипотезы на научность должно заключаться не в поиске подтверждающих фактов, а в попытках опровержения. Фальсифицируемость, таким образом, приравнивается к эмпирической опровержимости. Из общих положений теории выводятся следствия, которые могут быть соотнесены с опытом. Затем эти следствия подвергаются проверке. Опровержение одного из следствий теории фальсифицирует всю систему. «Не верифицируемость, а фальсифицируемость системы должна считаться критерием демаркации. От научной системы я требую, чтобы она имела такую логическую форму, которая делает возможным ее выделение в негативном смысле: для эмпирической научной системы должна существовать возможность быть опровергнутой опытом», – утверждает К. Поппер. По его мнению, науку следует понимать как систему гипотез, догадок и предвосхищений, которые используются до тех пор, пока выдерживают эмпирическую проверку. «Высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или более точно – если их можно систематически проверять, т. е. подвергать проверкам... результатом которых может быть их опровержение», – пишет К. Поппер.

Таким образом, К. Поппер предлагает анализировать науку на теоретическом уровне, как целостную систему, а не заниматься подтверждением отдельных высказываний. Любая теория, по его мнению, если она претендует на статус научной, должна в принципе опровергаться опытом. Если теория построена так, что она в принципе неопровержима, то ее нельзя считать научной.

Критерий фальсификации в свою очередь был подвергнут критике. Утверждалось, что принцип фальсифицируемости недостаточен, поскольку неприменим к тем положениям науки, которые не поддаются сопоставлению с опытом. Кроме того, реальная научная практика противоречит требованию немедленного отказа от теории, если обнаружен единственный противоречащий ей эмпирический факт. Как считает М. Полани, «ученые сплошь и рядом игнорируют данные, несовместимые с принятой системой научного знания, в надежде, что в конечном счете эти данные окажутся ошибочными или неотносящимися к делу. Самые упрямые факты будут отодвинуты в сторону, если для них нет места в уже сформировавшейся научной системе». Опровержение теории – результат не столько ее фальсификации, сколько вытеснения другой теорией, лучше объясняющей факты.

Дальнейшее развитие темы демаркации научного и ненаучного знания шло по линии критики установки на поиск однозначного формально-логического критерия, позволяющего определить границы научности. В качестве нового решения этой проблемы было предложено рассматривать науку не только на эмпирическом и теоретическом, но и на метатеоретическом уровне, на котором задаются содержательные нормы и стандарты научности, зависящие от господствующего в данную конкретную эпоху мировоззрения (1.3).

Для обозначения метатеоретического уровня науки Т. Куном было введено понятие «парадигма».

Парадигма

– это признанные всеми научные достижения, которые определяют модели постановки научных проблем и способы их решения, являются источником методов, проблемных ситуаций, стандартов решения задач. Па уровне парадигмы формируются основные нормы отграничения научного знания от ненаучного. В результате смены парадигм происходит смена стандартов научности. Теории, сформулированные в разных парадигмах, не могут быть сопоставлены, поскольку опираются на разные стандарты научности и рациональности.

И. Лакатос связывает проблему отграничения научных теорий от ненаучных с проблемой удовлетворительной методологии.

Каждой методологической концепции соответствуют своя теория научной рациональности и своя научно-исследовательская программа, считает он. Таким образом, если у неопозитивистов и К. Поппера научность знания определяется опытом и логикой, то в концепции И. Лакатоса научность кроме опыта и логики предполагает ряд содержательных установок, которые входят в ядро исследовательской программы. Понятие научности перестает ассоциироваться только с соответствием строгим формально-логическим стандартам. Проблема отграничения научного знания от ненаучного приобретает новый характер: для ее решения необходимо обратиться к содержательным критериям, которые не являются априорными (доопытны-ми) и меняются вместе с развитием знания.

В современной философии предлагается и более радикальная концепция научности. Ее автор П. Фейерабенд полностью отрицает рациональный характер науки. По его мнению, стандарты научности и рациональности меняются не только от эпохи к эпохе, но и от одного ученого к другому. Ученый занимается пропагандой своей теории так же, как политик пропагандирует ту или иную идеологию. Чем больше ученый преуспевает в рекламе своих идей, тем больше шансов, что именно его концепция будет принята научным сообществом. Поэтому развитие науки и научная деятельность полностью иррациональны. Таким образом, наука превращается в одну из форм идеологии, утрачивает интенцию на получение объективного знания и рациональный характер.

Очевидно, что концепция П. Фейерабенда, отражая некоторые особенности развития научного знания, вместе с тем приводит к ошибочным выводам о тотальной нерациональности науки. Действительно, наука, претендующая на то, чтобы иметь единственно правильный метод и давать единственно верное знание, превращается в род идеологии. Однако не вся наука такова. Трансформация понятия научности в XX в. привела к тому, что научность перестала рассматриваться как абсолютная истинность, наука не претендует на центральное место в культуре, тем самым сохраняя специфичность своего содержания и способов функционирования. Наука – инструмент в руках человека, причем имеющий ограничения для применения, а не единственный смыл и цель культурной деятельности.

Таким образом, попытка найти однозначные формально-логические критерии научности и реконструировать историю науки как абсолютно рациональный процесс приводит к выводу об иррациональности самой науки. Исследователи сталкиваются с парадоксом: им следует признать наличие ненаучного и нерационального внутри самой науки. Проблема заключается в том, что в неопозитивизме и критическом реализме научность отождествляется со строгим соответствием логическим процедурам. Однако ни контекст открытия теории, ни контекст ее обоснования не сводятся только к дедуктивным процедурам. В реальном научном исследовании существуют элементы, не укладывающиеся в жесткую формально-логическую схему. Поэтому вопросы отграничения научного знания от ненаучного невозможно решить, опираясь только на логические критерии. Содержательность критериев научности, однако, не отменяет того факта, что существует особый вид знания, называемый научным, который может быть отграничен от других видов знания по целому ряду параметров. В современной науке наряду с процедурами верификации и фальсификации используются такие содержательные критерии выбора и предпочтения знания, как простота, красота, непротиворечивость, прагматичность, системность, эвристичность, когерентность.

Критерий непротиворечивости предполагает, что истинное знание должно выражаться в логически непротиворечивых формах. Логическое противоречие свидетельствует либо о заблуждении, либо о лжи.

Когерентность

(системность) предполагает, что новое знание должно быть хорошо согласовано с теми результатами, которые уже оцениваются как истинные. В качестве такого фундаментального знания выступают философские принципы причинности, единства мира, сохранения энергии, самоорганизации мира и т. п. Критерий когерентности позволяет выбрать между двумя теориями, которые не могут быть проверены на практике и являются логически непротиворечивыми. Из двух теорий истинной признается та, которая больше совместима с фундаментальным знанием.

Критерий эвристичности

применяется, когда перечисленные выше способы отграничения истинного знания от неистинного не позволяют принять решение. Эвристичность характеризует потенцию знания к увеличению. Из двух теорий более эвристичной является та, в которой теоретический рост опережает эмпирический, теория должна предсказывать новые факты, обеспечивать прирост знания, а не ограничиваться систематизацией уже известного.

В качестве неклассического критерия может также использоваться критерий полезности:

знание, которое обеспечивает деятельность, ведущую к успеху, следует рассматривать как истинное независимо от его содержания. Этот критерий указывает на тесную связь науки и научного знания с практикой.

Суть критерия простоты

заключается в следующем: из двух теорий предпочтение следует отдать той, которая объясняет действительность, опираясь на меньшее количество независимых допущений, т. е. более просто. Критерий простоты восходит к таким принципам, сформулированным в истории философии, как требование минимизации допущений при объяснении Аристотеля, «бритва Оккама» (не умножай сущности без необходимости), требование простоты знания Г. Лейбница. Как утверждает представитель современной аналитической философии У. Куайн, «разумно искать простейшее решение. Но это предполагаемое свойство простоты намного легче почувствовать, чем описать действующие нормы простоты, как бы их ни было трудно сформулировать, играют все более важную роль». В оценке критерия простоты нет единства: одни философы считают его действенным, другие – теоретической химерой, которую следует исключить из науки.

Красота

– еще более субъективный критерий, выражающий личностную удовлетворенность результатами познания. Суть принципа красоты заключается в том, что хорошая теоретическая концепция всегда отличается особой эстетической гармонией, элегантностью, ясностью и стройностью. Английский ученый-физик П. Дирак утверждал, что красивая, внутренне согласованная теория не может быть неверной. Значение эстетических оценок при выборе между двумя равноценными в других отношениях теориями может оказаться решающим. Связь между критериями красоты и простоты выразил известный физик В. Гейзенберг: «простота природных законов носит объективный характер дело не только в экономии мышления. Когда сама природа подсказывает математические формы большей красоты и простоты то поневоле начинаешь верить, что они „истинны“, т. е. что они выражают реальные черты природы».